Держи меня, Земля! - [73]

Он смеялся так долго и так искренне, что Лера чувствовала себя последней дурой, глядя как он вытирает слёзы.

— Видела бы ты сейчас своё лицо, — Артём встал. — Пойду хоть руки помою и продолжим. Мне понравилось. С огоньком вышло.

Лера швырнула в мусор очистки, сгребла назад в кастрюлю так и не нарезанные овощи, помыла руки, схватила полотенце, чтобы их вытереть, но потом, аккуратно расправив, так и повесила на место мокрыми руками.

Она ждала чего угодно, но только не смеха. Сказала: «Я ухожу!» — и насмешила мужа. Отлично! Пять баллов! Вот и поговорили.

Кухня словно превратилась в место действия, из которого Лера даже не пыталась выйти. Словно раз она начала этот разговор здесь, здесь его и нужно было заканчивать.

И Артём вернулся. Такой загадочный. Так многозначительно улыбнулся. Словно Лера предложила ему новую ролевую игру, на которую он уже согласился. Открыл холодильник, достал бутылку вина.

— Мне кажется, не помешает немного выпить, — он протянул руку к штопору. — Ты сегодня жжёшь.

— Да, мне кажется, есть повод, — подняла на него глаза Лера, когда он оказался так близко, что буквально притёр её к столу, выбрасывая обёртку с горлышка.

Артём разогнулся, но так и остался стоять, прижимая Леру к ребру столешницы.

— Я ведь можешь, когда захочешь, — улыбнулся он торжествующе и приподнял Лерино лицо за подбородок. — Так куда ты там уходишь?

— Я не шучу, Артём, — оттолкнула Лера его руку. — Я не твоя игрушка. И не прислуга.

— Да, ты — моя жена, — прищурился он, разглядывая её в упор. До него наконец начало доходить. — И это я решаю, уходишь ты или остаёшься.

— Не угадал. Больше не решаешь. Я не твоя вещь. Не твоя рабыня. И работаю ничуть не меньше, чем ты, чтобы ещё и тебя обслуживать. Мы разводимся, Артём.

Лера видела, как потемнели его глаза, но отступать было поздно.

— Я тебе не служанка, не нянька и не наложница. Я больше не буду ничего терпеть.

— Да, наложница из тебя действительно слабенькая, — презрительно скривился он. — Слишком стыдливая, чересчур зажатая. Закомплексованная. Жалкая.

— Ты зато — герой-любовник, — ответила Лера таким же ледяным презрением. — Только не подмажешь — не уедешь. И мозоли натрёшь, пока поднимешь.

Пощёчина прозвучала хлёстко. Зазвенело даже не в ухе, по которому он попал, — в голове, которая дёрнулась от удара в одну сторону, но тут же развернулась в другую, когда Артём снова ударил наотмашь. Лера отлетела на пол, к окну. Наверно, загремела поваленная посуда, но Лера не слышала. Сквозь гул в черепной коробке до неё доносились только слова мужа.

— Это на тебя у меня не встаёт. На тебя, дура убогая. На твои унылые прелести. — Он схватил её за грудки и швырнул через всю кухню в коридор. — Тебя же пока, как сучку, раком не поставишь, и отодрать не получится. Зажмётся, что и хер не воткнёшь.

Лера даже не успела встать, Артём сам рывком поднял её и снова ударил наотмашь. К звону в голове добавился противный привкус крови, но он не отпустил, ударил ещё раз, ещё раз швырнул, потом пнул как собаку по ногам. А когда Лера скорчилась на полу от боли, подтягивая колени к груди, с силой оттолкнул от себя.

Она пролетела по линолеуму и ударилась головой об угол стены. Но боли уже не почувствовала. И что он там ещё орал, не слышала тоже. Видела только оставшиеся от Анькиных сапог грязные следы, ведущие к входной двери. И единственной мыслью стало: добраться до неё. Она казалась так близко, поблёскивая противовандальным покрытием, — только руку протяни. Но для этого надо было встать, а встать получилось только на четвереньки.

— Вот так и стой, тварь безмозглая. Стой и терпи.

Лера услышала, как он расстёгивает брюки. И это был её единственный шанс. Она схватилась за ручку и, вознося молитвы всем богам за то, что дверь оказалась не заперта, выскочила на площадку.

И побежала вниз по лестнице.

Глава 26

Почему-то единственная мысль, которая возникла в Лериной голове, была о племянницах.

«Только бы дети меня не увидели», — думала она, когда бежала по улице, зажимая на груди разорванную рубашку. Лера даже не заметила, когда ткань порвалась. И то, что она босиком, а на улице октябрь, обратила внимание, только пока ждала, когда откроется дверь маминого подъезда.

Мама даже не вскрикнула. Зажала рот руками, так и застыв у открытой двери.

— Милану, девчонок уведи, — начала говорить Лера, падая на диванчик в прихожей, пряча лицо и едва справляясь с тяжёлым дыханьем, и узнала о себе ещё одну вещь — губы разбиты, опухли и не слушаются.

— Их нет, нет, — мама наконец захлопнула дверь и кинулась к Лере. Руки её тряслись, когда она пыталась убрать с лица дочери волосы. Лера провела тыльной стороной ладони по щеке. На руке осталась кровь. Она дёрнулась, когда мама потянула прядь, прилипшую к рассечённой брови.

— Убью, суку, — сказала мама, поднимаясь. — Собственными руками задушу. Надо скорую вызвать. Побои снять, — забегала она по квартире, — Пусть сгниёт в тюрьме как собака.

— Мама, ничего не надо, — хотела Лера крикнуть, но получилось тихо, невнятно. Она посмотрела на свои грязные ноги, на оставшиеся от них следы. — Скажи лучше Аньке, пусть у кого-нибудь переночуют. Не надо чтобы дети меня видели.