Держи марку! Делай деньги! - [14]
– Я понял общую картину, – сказал Мокриц. Ты врешь, господин Грош. Чего-то недоговариваешь. Умалчиваешь о чем-то важном, да? Ложь для меня целое искусство, господин Грош, а ты лишь небесталанный любитель.
Грош, не ведая об этой внутренней тираде, выдавил улыбку.
– Но проблема в том… как тебя зовут, господин Грош? – спросил Мокриц.
– Толливер, сэр.
– Замечательное имя… проблема в том, Толливер, что картина, которую ты обрисовал, лишь – развивая выбранную метафору – миниатюра, тогда как это все, – Мокриц взмахнул рукой, обозначив жестом здание и его содержимое, – монументальный триптих, живописующий исторические сюжеты, сотворение мира и низвержение богов. К нему также прилагаются соборная потолочная фреска, изображающаяй великолепие тверди небесной, и эскиз барышни с непонятной улыбкой в придачу! Толливер, сдается мне, ты недостаточно откровенен со мной.
– Прошу меня извинить, сэр, – ответил Грош, поглядывая на него с каким-то нервным вызовом.
– Я бы мог тебя и уволить, – сказал Мокриц, понимая, что делать этого не следует.
– Могли бы, сэр, отчего бы и не мочь, – ответил Грош тихо и неторопливо. – Но, кроме нас с вами да мальчонки, никого здесь нет. А вы ничегошеньки не знаете о Почтамте, сэр. И вы ничегошеньки не знаете об Уставе. Кроме меня никто не знает, что и как нужно делать. Вам и пяти минут одному не продержаться, сэр. Вы бы даже о чернильницах не позаботились, а их нужно каждый день наполнять!
– Чернильницы? Наполнять чернильницы? – переспросил Мокриц. – Это же развалины, здесь полно… полно… мертвой бумаги! У нас нет клиентов.
– Чернильницы всегда должны быть наполнены, сэр. Так сказано в Уставе Почтамта. Устав – прежде всего, сэр, – сообщил Грош решительно.
– Но зачем? Судя по всему, мы не получаем почту и не отправляем ее! Мы тут просто отсиживаемся!
– Нет, сэр, мы не просто отсиживаемся, – терпеливо объяснял Грош. – Мы соблюдаем Устав. Заполняем чернильницы, полируем медь…
– Но не убираете птичий помет!
– Понимаете, какая штука, сэр, об этом в Уставе ни слова, – сказал старик. – А по правде сказать, никому мы больше не нужны. Сейчас повсюду сплошные клики, треклятые клики: клик, клик, клик. Повсюду клик-башни, сэр. Они на пике популярности. Говорят, они быстрее скорости света. Ха! Бессердечные, бездушные машины. Ненавижу… Но мы ко всему готовы, сэр. Приди к нам какое письмо, мы бы его пристроили. Мы бы ринулись в бой, сэр, ринулись бы, говорю, в бой. Но писем-то нет.
– Откуда же им взяться! В городе все давно успели усвоить, что чем нести свои письма на Почтамт, их можно с тем же успехом выкинуть вовсе!
– Нет, сэр, опять вы ошибаетесь. Мы ничего не выбрасываем. Мы все оставляем так, как есть, сэр, вот что мы делаем. Стараемся не нарушать здесь ничего, – тихо добавил Грош. – Ничего не нарушать.
Мокриц обратил внимание на его тон.
– Что именно – «ничего»? – поинтересовался он.
– А, пустяки, сэр. Мы просто… ведем себя осторожно.
Мокриц обвел комнату взглядом. Здесь что, стало теснее? А тени – длиннее и темнее? Повеяло холодком?
Нет, ничего такого. А ведь вполне могло бы. Волоски на шее Мокрица встали дыбом. Он где-то слышал, это бывает потому, что человек произошел от обезьяны, и значит, что позади находится тигр.
На деле же позади находился господин Помпа, и глаза его горели ярче, чем у любого тигра. Он был даже хуже: тигры не будут преследовать жертву по морям, и им нужно спать.
Мокриц сдался. Господин Грош пребывал в своем собственном странном заплесневелом мирке.
– И ты называешь это жизнью? – спросил он.
Впервые за весь разговор Грош посмотрел Мокрицу прямо в глаза.
– Куда лучше смерти, сэр, – ответил он.
Господин Помпа прошел за Мокрицем по центральному залу, вышел с ним на улицу, и тогда Мокриц не выдержал и развернулся.
– Так, все, какие у тебя правила? – требовательно спросил он. – Ты собираешься повсюду ходить за мной по пятам? Ты же знаешь, что мне не сбежать.
– Тебе Позволена Свобода Передвижений В Черте Города И Его Окрестностях, – прогремел голем. – Но Пока Ты Не Обустроишься, Мне Велено Сопровождать Тебя В Целях Твоей Же Безопасности.
– Безопасности? Вдруг кто-то сильно рассердится из-за того, что письмо его прадеда задержалось на почте?
– Не Могу Знать, Господин Вон Липвиг.
– Мне нужно подышать. Что здесь происходит? Почему там так… жутко? Что случилось с Почтамтом?
– Не Могу Знать, Господин Вон Липвиг, – повторил Помпа невозмутимо.
– Как это? Это же твой город, – сказал Мокриц с насмешкой. – Ты что, последние сто лет под землей провел?
