Державин - [26]

Меж тем события приняли внезапно совершенно неожиданный оборот: сызранский воевода Иванов сообщил Державину о разорении Казани. Пугачёв, разбитый, исчезнувший, вновь усилившись, устремился с уральских заводов к Каме и ворвался в Казань.

«Что с матушкой? – захолонуло сердце у Державина. – Жива ли? Не изведена ли собственной дворней?» Он только что получил из Саратова письмо Гасвицкого, который извещал между прочим о произошедшем в соседней с его имением деревне Пополутовой: после приезда туда двух казаков здешняя помещица по жалобе крестьян была высечена плетьми, причём «крестьяне все её били же», а затем казнили; троих её малолетних дочерей крестьяне забрали «на воспитание», а скот и пожитки поделили. Державин не мог знать того, что Фёкла Андреевна попала к Пугачёву в плен, пробыла короткое время в многотысячной толпе, которую он великим протяжением влёк за собой, и была спасена Михельсоном, поспевшим к Казани. Не только её городской дом, но и имения, как казанские, так и оренбургские, были разорены.

С объявлением Пугачёва под Казанью стеречь его на Иргизе и Узенях было вовсе бессмысленно. Решение пришло само собой. 13 июля 1774-го года жестокий пожар истребил Малыковку. Оставив с небольшою командою Серебрякова и Герасимова, Державин отъехал в Саратов.

6

В городском магистрате для обсуждения создавшегося положения собралось начальство штаб– и обер-офицеры и прочие значащие чины Саратова.

За отсутствием Кречетникова, отсиживавшегося в Астрахани, спор за главноначалие разгорелся между управляющим конторою колонистов статским советником Лодыженским и полковником Бошняком. Лодыженский носил чин бригадира и звание главного судьи опекунской конторы, то есть был выше коменданта. Но упрямый Бошняк, сын приехавшего при Петре Великом с князем Кантемиром грека, почитал его за человека сугубо штатского, в огневых делах несведущего и подчиняться ему не желал.

Державин, напомнив, что Пугачёв перешёл уже на правый берег Волги, выразил свою тревогу:

– Народ в городе от казанского несчастия в страшном колебании. Должно сказать, если в страну сию пойдёт злодей, то нет надежды никак за верность жителей поручиться…

– Саратову опасности быть не может! – отрезал Бошняк.

Гвардии поручик, пришепеливая от волнения, повысил голос:

– По тайному слуху все саратовцы ждут чаемого ими Петра Фёдоровича! Ни разум, ни проповедь о милосердии всемилостивейшей нашей государыни, – ничто не может извлечь укоренившегося грубого и невежественного мнения. Нужно нескольких преступников в сей край прислать для казни. Авось невиданное здесь и страшное позорище даст несколько иные мысли…

– Перестаньте нас стращать! – Бошняк тронул свой пышный ус, взглянул на Державина и, вспомнив угрозу побрить его, ещё более сердито заговорил: – Я получил бумагу от князя Щербатова, что Пугачёв Михельсоном совершенно разбит и так стремительно бежит к Курмышу, что почти всех своих оставляет на дороге, а сам убирается на перекладных лошадях!

Степенный, медлительный Лодыженский поднялся с лавки:

– Опасность не только не миновала, но ещё умножилась. Офицер из Пензы сегодня известил меня, что самозванец с огромною толпою уже в пятидесяти вёрстах от Алатыря. А оттоль до Саратова менее четырёхсот вёрст…

– Ну и что ж? – крикнул комендант, прозванный в городе «пречестные усы». – Возобновим городской вал и будем на месте ожидать злодея…

Державин перебил его:

– В столь короткое время Саратов по его обширности укрепить не можно! Необходимо регулярным частям выйтить навстречу Пугачёву, а казённые деньги и жителей укрыть в земляном укреплении, план коего составил господин бригадир Лодыженский.

– Не могу оставить города, церквей, острогов и складов вина на расхищение злодеям! – упрямо твердил Бошняк.

Проспорив весь день, чины разошлись ни с чем. Державин срочно поскакал в Малыковку: вооружить крестьян для встречи Пугачёва или поимки в случае его разбития. Его нагнало письмо Гасвицкого: «Все здешние господа медлители состоят в той же нерешительности, а пречестные усы в бытность мою вчера в конторе благоволили обеззаботить всех нас своим упрямством, причём некоторые с пристойностию помолчали, некоторые пошумели, а мы, будучи зрителями, послушали и, пожелав друг другу покойного сна, разошлись, и тем спектакль кончился. Приезжай, братец, поскорее и нагони на них страх: авось подействуют всего лучше ваши слова и тем успокоятся жители…»

Пугачёв приближался к Саратову, и силы его сказочно росли. В смятении Павел Потёмкин доносил Екатерине II: «Слабости правителей и мест суть виною, что злодей, будучи разбит, бежал как отчаянный и мог вновь сделаться сильным. В Кокшайске он перебрался через Волгу с 50-ю человек, в Цывильске он был только во 150; в Алатыре в 500; в Саранске около 1200, где достал пушки и порох; а в Пензе и в Саранске набрал более 1000 человек и умножил артиллерию и припасы. Таким образом из беглеца делается сильным и ужасает народ».

Державин поспешно воротился в Саратов, где не нашёл никакой готовности к отражению Пугачёва. По настоянию поручика было проведено новое собрание в магистрате, на которое Бошняка не пригласили.