Держава (том второй) - [162]

Вот эти ордена… Зазубренная шашка… Простреленный пулей бинокль.., — составляли ПАМЯТЬ…

Отдав честь этому несчастному, на глазах постаревшему человеку, Аким вышел, и прислуга, вытирая слёзы, тихо закрыла за ним дверь.

Он не видел, как седой офицер достал из шкафчика свой боевой револьвер и задумался, покачивая в левой руке орден, а в правой — револьвер.

Глаза его вновь стали сухи, отрешённы и пусты.

Время замерло.

Сколько он так простоял: минуту, час или целую вечность, одинокий старик не знал, но вдруг с яростью отбросил наган, осознав, что пока он ЖИВЁТ И ПОМНИТ — ЖИВ И СЫН…

Приехав домой, Аким сменил форму на синий, в драконах, халат и мягкие верблюжьи туфли. Глянув в зеркало и чертыхнувшись, поменял драконий халат на посконно русский: жёлтый, в зелёно–коричневых, блеклых, гороховых стручках.

«Как я ненавижу этот китайский фольклор, — взяв томик Брюсова, лёг на мягкий диван в своей комнате и тут же, уронив книгу на живот, сладко задремал, успев подумать, что завтра вечером следует наведать полк.

Наездившись с маман по портным и магазинам воинских аксессуаров, вечером, по вчерашней задумке, Рубанов направился в полк.

Несмотря на то, что с довоенных времён осталось несколько комплектов униформы, нарядился в солдатскую шинель с погонами поручика.

Миновав часового в гренадёрке, а не папахе, как привык в Маньчжурии, поднялся на второй этаж, козырнув по пути незнакомому юному подпоручику, вытянувшемуся перед ним по стойке смирно, и затем побежавшему в собранскую столовую с докладом.

В церкви Благоверного великого князя Александра Невского витал таинственный полумрак, с редкими маячками свечей.

Склонив голову перед иконой Святого Князя, Аким перекрестился и зажёг тоненькую свечечку, что лежала на столике в связке других свечей. Шепча молитву, он глядел в строгие и всё понимающие очи Воина и Святого, а маленькая свечечка теплилась слабым живым огоньком, согревая и успокаивая душу.

— Крепись, сын мой, и Бог поможет тебе, — подошёл к нему батюшка.

Не успел Аким выйти из церкви, как попал в объятья Гороховодатсковского.

— Вы уже поручик, господин Рубанов, — выставил своё плечо с тремя звёздочками на погоне. — Догнали меня. Офицеры ждут, — потащил его в собранскую столовую. — Сегодня чествуем тебя, Аким, а Зерендорфа мы никогда не забудем, — вошли в просторный зал.

— Смир–р–но! — скомандовал генерал Щербачёв, и офицеры поднялись со своих мест. — Минута молчания, господа, в память нашего товарища, поручика Зерендорфа, — склонил он голову, а за ним и все офицеры.

— Да отчего вы в солдатской шинели, господин поручик, — подошёл к Рубанову после генерала, полковник Ряснянский и пожал руку. — Ну вот, человеком стали…

Следом, поочерёдно подходили офицеры полка. Аким даже растерялся от такой встречи.

— Примите у поручика шинель и шашку, — велел вестовому капитан Лебедев и замер, разглядев на шашке анненский темляк. — Вы настоящий герой, Аким Максимович, — не успел до конца произнести отчество, как замер от переходящего в восторг удивления, увидев три ордена на груди поручика.

— Вот, господа, как воюют павловцы, — с почтением повёл Рубанова на почётное место, рядом с собой и генералом, полковник Ряснянский. — Шампанского! — подождал, когда собранская прислуга нальёт в бокалы офицеров шипучий напиток. — Сушим хрусталь за кавалера Рубанова, — взял в свои руки руководство встречей. — Пьём стоя.

Офицеры, с криком «ура», повалили к Акиму чокаться бокалами.

— За Владимира–маленького, господа, — предложил следующий тост Ряснянский. — У меня тоже есть, но без мечей, — когда выпили, сообщил он. — Теперь — за Владимира–большого, коим награждают с генеральского чина. Шампанского всем.

— Что за «большой?» — спросил у полковника Рубанов.

— Владимир 3‑й степени, — мечтательно закатил тот глаза и через секунду закричал: — Песенников сюда и полковой оркестр… наступает старинная полковая традиция пиршеств, — возвестил он.

Генерал, попрощавшись с офицерами, и ещё раз пожав руку Акиму, счёл за благо пораньше покинуть торжественный ужин.

— Господин поручик, с вас и начнём, — обратился к Рубанову старший полковник. — Надеюсь, поручик Гороховодатсковский, в своё время, довёл до вашего сведения церемонию чествования.

Аким утвердительно кивнул головой.

— Тогда в центр!

Чётко печатая шаг, Рубанов направился в середину зала, где расположились песенники, и вытянулся во фрунт. Затем, с низким поклоном взяв с подноса стакан водки, сказал песенникам:

— Ваше здоровье, братцы, — и под гром полкового гимна осушил его одним махом.

В этот момент, солдаты, делая серьёзные лица, подхватили Акима, больно задев рану, и подняли в положении «смирно» над головами.

Рубанов помнил, что «наверху» полагалось выпить бокал «вдовы Клико», что он и исполнил, стараясь не показать боль от раны.

Затем песенники стали весело исполнять «чарочки» в честь офицеров, по очереди выходящих на середину, и выпивающих прежде водку, а «наверху» — шампанское.

Пока ещё никого не уронили. Оркестр без конца исполнял туш, а песенники, тоже прилично остограмившись, вопили батальонные песни.

Постепенно начинался полковой бедлам.

«Куда там Собинову с его репортажем из жёлтого домика, — хмыкнул Аким, расслабившись и с удовольствием наблюдая, как песенники подхватывали на руки и поднимали наверх уже по несколько офицеров, произносящих там сумбурные спичи, и при этом, стараясь, перекричать друг друга. После окончания их заумных речей, Ряснянский командовал: «На ноги!» — и офицеров бережно опускали на пол, тут же поднимая следующих.