Держава (том третий) - [27]

10 февраля японцы атаковали Цинхеченский отряд, где раньше служил Ренненкампф, и заняли Бересневскую сопку.

Генерал–адъютант Куропаткин отменил назначенное на 12 число наступление и приказал Ренненкампфу вновь принять под команду бывшие свои войска.

— Ну, начались пертурбации, — сидя в землянке после боя, рассуждали офицеры. — Скорее бы Мищенко выздоравливал. — Начальник штаба нашей Урало—Забайкальской дивизии подполковник Деникин вроде бы ничего… Грамотный офицер и в обстановке разбирается. Посмотрим, как поведёт себя вновь назначенный командир генерал Павлов.

— Мороз небольшой по русским понятиям, но ветер с утра обнаглел, — первым выбрался из землянки Ковзик.

— Не казаки, а пехтура обыкновенная, — выйдя вслед за ним, разглядывал снующие по дну глубокого окопа чёрные папахи Глеб.

Их товарищи растапливали в землянках печурки и кипятили в котелках воду.

— Пойду дневальных проверю, — зевнул Фигнер, направляясь в сторону отпряжённых повозок и зарядных ящиков у коновязи.

Потирая кулаком глаз, из командирской землянки вышел полковник, поздоровался с казаками и, перекрестившись, отдал команду:

— Под знамя!

«Всё как всегда», — строил свою сотню Ковзик.

Сняв папахи, казаки крестились и молились.

«Будто и не война», — не успел подумать Глеб, как на аванпостах послышались звуки стрельбы и разрывы снарядов.

— Три колонны, — на взмыленном жеребце подлетел к командиру полка урядник. — Обходят нас.

— К бою! — надев папаху, коротко рыкнул тот, повернув голову в сторону разорвавшегося неподалёку снаряда.

Часть казаков попрыгала в окопы, ощетинившись винтовками, другая часть побежала к коновязям.

Подошедшую колонну японцев спешенные казаки встретили дружным огнём, а с флангов её стали рубить конники.

Не ожидавшие такого отпора японцы в панике начали отступать.

— Давай, давай, Олег, вали супостата, — подбадривал товарища Глеб, размахивая шашкой. — Молодец! — заметил, как Кусков рубанул по плечу бежавшего перед ним вражеского пехотинца. — Твой дядя и капитан Бутенёв будут гордиться тобой, — стремя в стремя, шёл рысью рядом с Кусковым Глеб.

Натали, раскрыв книгу стихов Брюсова, едва касаясь, даже не гладила, а лишь осязала кончиками пальцев три засушенных лепестка кувшинки, спрятанные между страниц, что давным–давно, не понять уже в какой жизни, подарил ей Аким.

«Как он сейчас? — стёрла набежавшую слезу, оглянувшись на подругу — не заметила ли. — Наверное, забыл обо мне, — закрыла книгу, погладив обложку. — Тоже его подарок. А ещё веер», — улыбнулась, вспомнив давнюю их встречу, и укладывая в небольшой саквояж, дорогие для сердца подарки.

— Наташа, ты вот смеёшься, а к нам скоро раненые прибывать начнут, — немилосердно осудила её вторая сестра. — Старший врач сказал — по всему фронту японцы наступают.

— Я только улыбнулась. Маму вспомнила.., — не решилась сознаться даже себе, что расчувствовалась, вспомнив Акима: «И чего я думаю о нём? — рассердилась на себя. — Он, наверное, с Ольгой время проводит», — закрыла саквояж.

— Сестрички, раненых привезли, — просунул в палатку голову красноносый санитар.

Раненые поступали непрерывно, и, вглядываясь в измученные страданиями лица, Натали радовалась, что среди них нет знакомых, и не может быть Акима. Потом мысленно ругала себя — ведь это русские люди…

— У нас корпия кончается, — держа пинцетом дымящую папиросу, сетовал доктор в мешковатом, в крови, халате поверх ватного пальто.

В палатке было холодно, и маленькая печурка не помогала.

— Надо послать в Мукден санитара с запиской к дивизионному врачу. Один лазарет на дивизию и нет корпии, — разбушевался доктор. — Раненый у нас получает первую помощь… А нам нечем эту самую помощь оказывать.., — бросил скуренную папиросу в раскрытую дверцу печурки. — Позор, — уходя в соседнюю половину палатки оперировать раненого, произнёс он.

— Дык, генеральское сражение идёт, — смяв, засунул в печурку пучок гаоляна санитар. — В Мукден — так в Мукден, — улыбнулся, обрадовавшись каким–то своим мыслям.

«Наверное, у какого–нибудь знакомца из госпиталя, спирта полно», — направилась помогать доктору Натали.

— Окружили-и, — вбежав в палатку, завопил ездовой. — Японцы нас окружили-и. Треба уматывать, — выкричавшись, стрельнул у обомлевшего санитара папиросу, и побежал паниковать в соседнюю палатку.

— Чего тут орали? — выйдя, осведомился врач.

— Окружают, говорят, — пожал плечами санитар и втянул голову в плечи от недалекого разрыва снаряда.

— Японцы прорвались, — на этот раз в палатку влетел вестовой командира полка. — Приказано уходить к Мукдену.

— Ну вот! — рухнул на низенький табурет доктор. — Нам столько раненых привезли, что лазаретного транспорта недостаточно будет.

— К военным надо идти просить. Пущай имущество со своих повозок поскидают, а раненых возьмут, — подсказал опытный бородатый санитар.

— А ты бороду укороти… И язык, — неожиданно ожесточился доктор. — Без твоих советов разберусь как–нибудь, — поднявшись, неинтеллигентно пнул ногой табурет. — Куропаткину ступай говори, чтоб воевать научился. И борода твоя дурацкая, чуть наклонишься, в рану оперируемому лезет, — сбрасывал доктор нервы.