Дерзай, дщерь! - [7]
У подвижников стало обязательным избегать всякого общения с женщинами: «объятия женщины подобны западне охотника»; «всякий грех от женщины»; «любое зло ничто в сравнении с женщиной»; она «орудие диавола и стезя беззакония», «скорпион, всегда готовый ужалить», «яд аспида, злоба дракона». Иногда оно понятно, если речь идет об охранении от соблазна; но иногда попахивает даже гнушением;например, в книге бесед преподобных Варсануфия и Иоанна встречаем заповедь не вкушать пищи с женщинами и даже не ходить в дома, где женщины участвуют в трапезе [39]; похоже на упоминаемое апостолом Павлом иудейское запрещение разделять трапезу с язычниками [40].
Ненависть к предательскому мятежу собственного тела трансформируется в болезненное отвращение к женщине. Старец Паисий Святогорец рассказывает о насельнике городской обители, в чью келью нечаянно забрела прихожанка монастырского храма: обезумевший аскет «дезинфицировал» свое жилище спиртом и огнем. «Иногда создается впечатление, – писал известный богослов парижской школы П. Евдокимов, – что речь идет о спасении одних только мужчин, и тот, кто желает спастись, должен прежде всего спастись от женщин» [41].
Молоденький священник запросто «тыкает» старушке монахине, а когда настоятельница деликатно удивляется по этому поводу, не понимает упрека: «Дак женщина же!»; ну да, он читал отцов-пустынников и вывел, что они сплошь считали женщину исключительно орудием сатаны, как бы не замечая пола Честнейшей херувим; Ее порой чрезмерные, до буквального смысла обожатели наверно обидятся, если намекнуть, что Она не только Дева и Мать, но и Женщина, хоть и с большой буквы.
Любят напоминать, мол, в древние монастыри женщин не допускали, как и теперь на Афон [42]. Верно, когда-то царевна Плакидия, входя в Ватопед, услышала кроткий голос: «Здесь живут монахи, зачем ты подаешь врагу повод для нападения на них…».Пречистая возбранила прекрасному полу вход на Святую Гору с целью облегчить отшельникам подвиг воздержания, оградив их от лицезрения соблазнительной женственности.
Н.С. Лескова, изображавшего чудовищ вроде Домны Платоновны, не заподозришь в идеализации нашего пола, однако именно он разоблачил стойкий предрассудок, будто в древних житийных сказаниях женщины выставляются непременно погубительницами, вовлекающими в чувственную стихию возвышенных мужчин, помышляющих исключительно о духовном. Писатель исследовал повествования Пролога и посчитал: из тридцати пяти упоминаемых там женщин семнадцать не соблазняли мужчин, а, напротив, страдали от их насилия; четыре соблазняли, причем соблазнила только одна, и все четверо в результате полученного урока обратились от греха к чистоте и святости; девять женщин оказали благотворное влияние на мужчин и научили их обуздывать грубые страсти. В дурном виде, подытоживает Лесков, Пролог представляет всего лишь двух женщин, притом одна из них дурочка, психически больная.
Древние уставщики завели обычай противоположному полу стоять в храме по другую сторону ради человеческой немощи, чтобы не обжечься, случайно соприкоснувшись с обольстительной плотью в церковном многолюдстве; в IV веке имели место даже перегородки посреди храма. А вот прошлым летом одна весьма достойная женщина, между прочим, академик медицины, проводя отпуск в деревне, будним днем отправилась с мужем к литургии в расположенный невдалеке мужской монастырь; в просторном храме не было ни души кроме них да трех клиросных монахов, однако «некто в черном» вышел из алтаря и настойчиво шипел: «женщины слева!»; ревнители неусыпно следят за исполнением правила, подлинный смысл которого давно испарился. В сущности, многие члены Церкви, оставаясь в плену языческих воззрений, считают женщину существом демоническим, опасным для сообщества безгрешных мужчин [43]; она ниже, она хуже, ее следует смирять и гнать; на самом же деле мужчина объективирует и осуждает в женщине собственную похоть [44].
Утверждают, что женщине по жизни отведена – кем? «служебная роль», что ее «изначальная вторичностъ и зависимость» еще более усилена после грехопадения, поскольку повинна в нем, конечно, она. О потомки Адама! Праотец по изгнании из рая не плакал ли еще и от стыда: ведь он как слепой последовал за Евой, нисколько не усомнившись и не воспротивившись, а после еще возложил вину на слабые женские плечи, заодно укорив и Создателя. «Жена согрешила, согрешил и Адам; змий прельстил обоих; не оказался один слабее, а другой крепче», – говорит святитель Григорий Богослов [45].
Западные богословы к Еве, сбившей с пути Адама, присовокупляли еще одного врага в женском образе: рабу придверницу, служанку в доме первосвященника, простодушным вопросом «и ты не из учеников ли Этого Человека?» якобы принудившую апостола Петра к отречению.
Полистаем сборники современных проповедей: встретим осаживающие сравнения с Иезавелью и Иродиадой, будто не было Ирода, Иуды или там Нерона с Диоклетианом, и суровые указания молчать в Церкви [46], будто не прославила она равноапостольных,т.е. учивших, проповедовавших, жен. «Никогда не забывай что ты женщина» – тихо и внушительно останавливает возразившую жену вполне цивилизованный житель республики, всенародно почитающей святую Нину, принесшую на эту землю христианство, и царицу Тамар, при которой государство пребывало на высшей точке культурного расцвета. Общая концепция сторонников таких взглядов сводится к тому, что «женщина не имеет в себе самостоятельною бытия»
