Дерзай, дщерь! - [10]

быт самарянки, репутация кающейся блудницы или обвинение несчастной взятой в прелюбодеянии.

Кстати уж, последний эпизод весьма характерен для иудаистских спекуляций; «Моисей в законе повелел нам побивать таких камнями», заявляют фарисеи [66]. Однако закон Моисеев повелевает побить камнями обоих прелюбодеев, а не одну лишь женщину [67]. Двойной стандарт применяется и теперь: духовники внушают, что мужское распутство заслуживает всякого снисхождения, жене следует смотреть на него сквозь пальцы и терпеть, а женская измена абсолютно непростительна, теорию даже «научную» устрашающую ввели в обиход, под названием телегония, о так называемых «генетических инверсиях».

Ясно, что перед Богом пол совершенно безразличен: спасение обещано не мужчине или женщине, а конкретной личности; с точки зрения души пол мало существенен, как всякий биологический аспект; «Бог не ищет ни девы, ни замужней, ни инока, ни мирянина, но свободного намерения, принимая его, как самое дело, и добровольному произволению всякого человека подает благодать Святого Духа, действующего в человеке и управляющего жизнью каждого, желающего спастись», сказал Макарий Великий [68]. Женщины были полноправными членами первой христианской общины, вместе с мужами и братиями сопровождали Спасителя, вместе плакали о Нем, вместе молились, несомненно вместе преломляли хлеб [69].

Священное Писание свидетельствует, что женщины с полным самоотвержением разделяли подвиг апостольства: Из Деяний мы узнаем о Тавифе в Иоппии, о Лидии из Фиатир, о четырех дочерях Филиппа пророчествующих. В 16-й главе Послания к Римлянам упоминаются Фива, диаконисса церкви Кенхрейской, Прискилла, сотрудница апостола Павла, как и Акила, но ее имя на первом месте, Мариам, Юния, Трифена, Трифоса и Персида, мать Руфа, которую апостол называет и своей матерью, Юлия и сестра Нирея; в Послании к Филимону Апостол приветствует «сестру возлюбленную» Апфию; в Послании к Филлипийцам встречаются имена Еводии и Синтихии, «подвизавшихся в благовествовании вместе со мною», то есть совершенно ясно – они и учили, и проповедовали.

Но христианскую свободу и новый уклад жизни апостолы внедряли осторожно, избегая революционной ломки устоявшихся традиций, в том числе семейных; остерегались соблазнить слабых в вере, для кого противоречие христианства Закону стало бы неодолимым препятствием: язычникам, как мы знаем, на первых порах предписывали всего лишь «воздерживаться от блуда, удавленины и крови» [70].

Апостол Павел, касаясь брачных отношений, ясно утверждает их взаимность, вопреки существующему правилу одностороннего подчинения жены мужу [71]. Однако ему же принадлежат известная фраза, на которой властолюбивые мужчины основывают приверженность половой иерархии. Эти слова из-за их противоречия духу Посланий, а главное, из-за несоответствия действительному положению женщин в первохристианских общинах, многие исследователи считают позднейшей интерполяцией: «жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит» [72].

Между тем закон ничего такого не говорит, если понимать под Законом Ветхий Завет; Библия карает грех, но не порочит и не унижает женщину: Сарра, Ревекка, Рахиль были не только женами-домохозяйками, Девора, Иаиль, Эсфирь, Иудифь спасали свой народ от поработителей, Руфь и Раав стали образцом величия души; «крепость и красота – одежда ее и весело смотрит она в будущее: уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее» [73]. Это книжники, в числе которых состоял и Гамалиил, учитель апостола Павла, прибавили к заповедям Господним более шестисот повелений и воспрещений, со временем сделавшихся важнее Моисеевых заповедей. Эти самые «предания старцев», объединенные в Талмуд, порицал Христос: «вы устранили заповедь Божию преданием вашим»; «тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим» [74]. Только Талмуд считает голос женщины провокационным, соблазнительным, «подобным грязной наготе».

До середины II века, утверждает А. Гарнак, никто не запрещал учительство и миссионерство женщин; девы или вдовы не моложе сорока лет поставлялись в диакониссы и несомненно причислялись к клиру: их вводили в служение совершением хиротесии: епископ, положа руки на преклоненную голову, произносил молитву, начинающуюся словами: «божественная благодать, всегда немощная врачующи…», и возлагал на шею диаконский орарь, который перевязывался крестообразно; диаконисса причащалась сразу после диакона, затем епископ передавал ей чашу, которую она ставила на святую трапезу [75].

Но многие из женщин с возникновением гностицизма и монтанизма по неизвестным причинам, быть может как обычно храня верность духовникам, примкнули к еретикам; они, возмущался Тертуллиан, смеют учить, спорить, совершать экзорцизмы, обещать исцеление и крестить. Борьба с лжемистическими движениями побудила священноначалие запретить деятельность женщин в Церкви, кроме служения диаконисс [76]. Вселенские соборы неизменно подтверждали касающиеся их правила, но после XII века о диакониссах не слышно. Временами ведутся дискуссии о возрождении этого чина, но надо бы уточнить ради какой цели: если только выносить свечу, готовить кадило, убирать храм, прислуживать при крещении, так всё это испокон веков делают представительницы бесправного церковного большинства, никаким саном не облеченные.