Деревянные пятачки - [18]

Таковы обстоятельства дела, и вот письмо... Мать уже немного успокоилась и теперь неотрывно смотрит на него. Ждет. А что он может сказать? Он знал ее сына, смелого, мужественного изыскателя. Но это его письмо, как, наверно, и другие письма, никакого отношения не имеет к экспедиции. «...Осень, а ни одной дождины». Чепуха! Там ливни. «...Воду берем из ручья... единственный водоем». Это в письме. А там — река, вздутая от паводка. Писал, чтобы она не волновалась. То есть как это «писал», если утонул за две недели до этого письма?

Начальник управления взял конверт. На одной его стороне стоял штемпель «Ленинград», а на другой — «Талиджак-Макит». Талиджак-Макит — это же триста километров от их партии! Вся почта из этой партии может идти только через перевал, на Каменку. При чем тут Талиджак-Макит? Почему письмо пришло со штампом «Талиджак-Макит»? И понял: это последний населенный пункт, куда они прилетели самолетом, и там Курганов заготовил целую пачку писем и кого-то попросил, чтобы тот аккуратно по письму бросал в почтовый ящик. И человек бросает, не зная, что Курганов погиб. И так будет до последнего письма. А до конца изысканий еще полгода.

Начальник посмотрел на мать погибшего. Ждет. Он же должен что-то сказать! Но что? И он сказал ей:

— У вас был хороший сын!..

1968

«Хлопушечка»

Тук-тук-тук!» — стучат тоненькие каблучки по дубовому паркету. Направо двери, налево двери. На дверях белые прямоугольнички из ватмана. На ватмане названия киногрупп, главных художников, режиссеров. Режиссеры, они, как боги, сидят в своих кабинетах. Они, наверно, не выходят оттуда. По крайней мере, Катюша ни разу не видела их. (А того и не знала, что они там редко бывают, — настоящие большие мастера. Лауреаты. Они не здесь обдумывают свои будущие фильмы. Не здесь...)

«Тук-тук-тук!» — стучат каблучки. Энергично. Весело. Ноги у Катюши стройные. Глаза блестят от удовольствия и здоровья. На щеках ямочки, — это она улыбается. Чему? Жизни! Коридор длинный. Навстречу идут разные люди: бородатые молодые и плешивые бритые, и безбородые молодые и бородатые старцы. И девушки в узких брючках и пожилые тети в просторных платьях. Кто они? Катя не знает. Актеры? Операторы? Ассистенты? Режиссеры? Художники? Пиротехники? Костюмеры? Монтажницы? Звукооператоры? Катя не знает и поэтому глядит во все свои черные глаза с наивной надеждой и доверчивой улыбкой — а вдруг кто-нибудь из них остановит ее и спросит — кто она? Что здесь делает? — и когда узнает, кто она и что делает, то возмущенно скажет: «Да это же безобразие! Разве ваше место здесь, оно вот где!» — и введет ее в одну из боковых комнат и скажет: «Товарищи, вот вам Катя Сличенова — будущий режиссер! Да-да, верьте мне, я не ошибаюсь. Я сразу вижу человека, на что он способен. Вы меня знаете». Да, вот такой человек может попасться ей навстречу. Здесь, в этом храме киноискусства, все может быть. Тут делают чудо. Не всегда оно получается, но все же бывает. И тогда на международных кинофестивалях вручают премии, и имена актеров и режиссеров становятся известны всему миру...

«Ой, Олег Стриженов!»

Стриженов прошел, не заметив ее. Она вспыхнула от неожиданности, прижалась к стене и долго смотрела на его удаляющуюся фигуру... «Олег Стриженов!..» Да, одно дело каждый день видеть его фотографию у себя над кроватью и совсем другое — встретить в жизни. Правда, последние три года не он был ее кумиром. Другой. Но все же она обрадовалась, увидав его, и что из того, что охладела, — все равно в памяти сердца он остался.

«Тук-тук-тук!» — дальше бегут каблучки. Взгляд направо, взгляд налево. И там, и там мир большого искусства. Только войди — и тебе может улыбнуться удача, и звезда славы опустится на плечо, как голубь, и тогда перед тобой откроются двери Признания, и ты... нет, лучше не думать! Но всё так близко. Только коснись рукой... И Катя коснулась рукой двери, на которой тускло светилось имя известного режиссера. Но дверь не открылась...

«Тук-тук-тук!» — далыше бегут каблучки. Спешат в библиотеку. Ее послали за книгой по металлорезанию. Да, за такой книгой. Непонятно, какое она может иметь отношение к кино, но, наверно, имеет, иначе бы не послали за ней. Впрочем, непонятного много на студии, — взять хотя бы названия отделов: «Промышленный», «Лесной», «Строительных материалов», «Химии», «Сельского хозяйства» — и еще много таких, как будто находишься не в киностудии, а в каком-то министерстве.

«Тук-тук-тук!» — это уже обратно спешит Катя. И снова ей навстречу молодые бородатые и плешивые бритые, и пожилые женщины и бойкие девицы. Кто они? Катя не знает, но каждому готова почтительно уступить дорогу. И все ждет, ждет того, кто остановит ее и спросит — кто она? И что здесь делает?

Так проходит месяц. Да, целый месяц. Вот столько уже Катя работает здесь, и все увереннее стучат ее каблучки по коридору, привыкают. Но интерес к дверям направо и налево не ослабевает, и уже многих Катя знает в лицо, хотя они-то вряд ли ее знают.

Но вот однажды происходит чудо! Да-да, самое настоящее чудо! Ее останавливает режиссер. Нет, не номер один, не знаменитый, но все равно режиссер. Ему лет пятьдесят.