Деревянные облака - [11]

Последние слова застали меня в коридоре. Услышав про очки ночного видения, я понял, что ребята решили уйти в джунгли. Без ночнушки там нечего делать в любое время суток – полумрак, дымка, влажная паутина.

К кабинету Галайды я пришел одним из первых. У него сидела Эмма Драйден. В глазах слезы. Танеев рядом молча теребил рукав комбинезона. Там же находились трое спасателей и, к моему удивлению, Прокеш. Заметив меня, подошел и сел рядом.

За несколько минут в кабинет набилось много людей, наконец Галайда попросил заблокировать вход.

– Вот что, хлопцы, – сказал он. – Дело плохо. Тут два пацана, – он покосился на Эмму, – прогуляться решили. По периметру людей надо расставить и к Центру идти. Может, где играют? По просекам немного пошукать. На периметр людей хватит, а вот в лес, – он замялся, – свободных машин мало. Человек полста на лес можем. Водитель и двое в кузов.

– Кто пойдет? – спросил мужчина в робе спасателя.

– Кто первым пришел, тот и к лесу!

– «Лейки» брать?

– Пожалуй. Мало ли что. – Галайда пожевал ус и обратился к своему заместителю: – Питер, выдай ребятам оружие.

Из соседнего помещения приволокли квадратные пластиковые ящики с металлической окантовкой. Там оказались тупорылые «лейки» с инфракрасной оптикой.

– Так! – объявил Галайда. – Они ушли часа три-четыре назад. До ближайших зарослей километров двадцать. Скорее всего еще бродят в степи. В лес далеко не заходить, пошарьте по опушкам и в степи зигзагом. Темнеет уже, дождь сильный ожидается.

– Дождь – это хорошо, – сказал кто-то из спасателей.

Кролики в дождь прячутся в свои норы-пещеры. Если не провалишься к ним сквозь рыхлую почву, то в дождь можешь прогуляться по джунглям в поисках острых ощущений. То, что Галайда называл степью, представляло собой поросшую травой, папоротником и худосочными кустиками плоскую равнину. После выжига зоны безопасности несколько лет ничего не росло, а потом лишь хилая трава и мелкий кустарник. Хищные кролики не любят степь – там их мохнатые туши на виду.

Прокеш попросился в мою тройку. Галайда посмотрел на него, перевел взгляд на меня, потрогал ус и лишь спросил, есть ли у него страховка. Я не понимал, зачем Прокешу это рискованное предприятие. В его годы… Вон сколько крепких ребят в коридоре топчутся!

– Вы с «лейкой» умеете обращаться? – спросил я.

– Доводилось, – кивнул он.

«Где это вам доводилось?» – чуть не брякнул я, но тут Галайда поднялся и гаркнул:

– По машинам!

Через несколько минут с крыши поднялись и пошли в разные стороны платформы, развозя людей по периметру. Наши вездеходы стояли внизу. Водители, не дожидаясь лифтов, побежали к лестницам, я хотел последовать за ними, но взглянул на фигуру Прокеша и передумал. Пока мы спускались вниз, часть машин уже снялась с места. Водителем у нас был спасатель, спрашивающий про оружие. «Романенко», – буркнул он и полез в кабину. Мы с Прокешем разместились в кузове.

– Купол закройте, – сказал водитель, – пыль набьется. Машина рывком встала на подушку и пошла, набирая скорость.

– Минут через десять доберемся, – сказал я Прокешу.

Он молча кивнул.

Старожилы рассказывали, что лет пятьдесят назад в этих местах на поверхности было трудно передвигаться. За горами, километрах в двухстах, атмосферный реактор. Сейчас реакторы, опоясывающие планету по экватору, работают через один, да и то в четверть мощности. Тогда же атмосферные потоки могли сбить с ног.

Валентине здесь сначала не очень понравилось, но незаметно она стала патриоткой Марса. Неудивительно, что визит Прокеша и его предложение ее насторожили. Да и я не рвусь отсюда, хотя наши отношения с женой сейчас не самые лучшие.

Она очень изменилась за эти пять или шесть лет. Тогда в нее, как и во всех нас, после того как сняли карантин, мертвой хваткой вцепились историки. От Валентины ничего не добились, она молчала, хмурилась, в общем, не желала выступать в роли реликта.

Этим она мне и понравилась. Я бы так не смог. Попади в будущее, века на два, уж я бы изобразил памятник эпохи. А что, есть о чем порассказать! Одно освоение Марса чего стоит! Лет через двести здесь курорты будут. Кроликов приручат.

С Валентиной мы встречались каждый день в Институте, потом в Центре. В Базмашен я летал редко, пропускал воскресенье за воскресеньем. Потом ко мне прилетела Римма, младшая сестра, и сказала, что обижается Зара, моя знакомая, и если нет времени ее повидать, то есть же видео! Я что-то рассеянно ответил, сестра сунула мне гостинцы из дома, попросила связаться с отцом и убежала смотреть старую Прагу.

Я стал чем-то вроде гида при Валентине. Водил, показывал, хвастал. Один раз без ведома руководства взял двухместную платформу и устроил гранд-вояж по Европе. Валя смотрела, кивала, молчала. Ни вопросов, ни удивления! А однажды сказала со странной интонацией: «Хорошо живете, сыто».

Потом мне влетело за самовольную экскурсию, потом меня жалели за то, что влетело, – словом, все завертелось.

Отец отнесся к нашему браку сдержанно, мать одобрила и улетела на региональную конференцию. Кнарик и Римма косились сперва на Валентину, потом успокоились. Бабушка была недовольна. «Ваше дело, ваше дело», – только и сказала она. Когда она говорит с такой интонацией «ваше дело», это означает одно – ничего путного из затеи не выйдет, но она не желает вмешиваться.