Деревянные кружева - [3]

— Фу, досада, а не парень, — махнула рукой Екатерина Павловна, — что мастерил, покажешь?

— Сейчас. — Колька охотно пошел в свою мастерскую. Вернувшись, протянул матери дощечку и тут же загремел сковородкой, застучал ящиками стола.

Екатерина Павловна долго присматривалась к работе сына, снимала и вновь надевала очки, хмурила тоненькие брови.

— Плохо видеть стала, Коленька, — наконец сказала она, — никак огонь твой не разгляжу. Или не понимаю я?

— Не получилось у меня, — вздохнул Колька, — тяжело это.

Стукнула калитка. В двери постучали.

— Ну вот и Настасья пришла, — встрепенулась мать, — поди проведи, а то у нас в сенцах черт ногу сломает без света.

4

Прошло две недели. К студентам в Ельцево попривыкли, тем более, что работали они хорошо, штукатурили умело, по всем правилам. На что девчата сельские, и те переменили свое отношение к горожанкам: завели знакомство, чуть шитье какое начнут — за советом обращаются, чтобы от моды не отстать, лицом в грязь не ударить. Уже через неделю половина сельских девчат в брючных костюмах щеголяла, но еще моднее зеленые студенческие курточки оказались. Вот как дело обернулось. А что касается парней, то те и подавно ничего против приезжих не имели, им бы и еще с десяток девчат — не отказались…

Вечером Колька сменил петушка на своей крыше. Прежний был хоть и красавец, с чудесной алой бородой и свесившимся набок гребнем, да новый еще лучше удался. Это был петух воинственной породы, у него одни шпоры чего стоили, а клюв крючком, а осанка и диковатый блеск сощуренного глаза — все в нем было на славу. Да вдобавок отступил Колька от традиции и не стал петушка к коньку приколачивать, а посадил его на вязальную спицу, и петушок теперь крутился во все стороны, словно высматривая своего заклятого врага. Была бы возможность — Колька бы всех петушков по селу сменил. Да больно много их развелось.

Справив это дело, Колька заглянул в дом и весело сказал матери:

— Маманя, а я на речку смотаюсь. Может, карасей на уху натаскаю.

Он быстро прикрепил подвесной мотор к самодельной деревянной лодочке и погнал к Дунькиной протоке, где знал верные места.

Был тихий вечер. Синий такой, с первыми паутинами и бабочками-однодневками. Они облепляли лодку, садились на удилище и поплавок, мягко тыкались в лицо. Были они прохладными и легкими, и на лице после них оставалась зеленая пыльца.

Выудив с десяток карасей, Колька осторожно побросал их в ведро с водой. Он и еще хотел порыбачить, но необыкновенно густо пошел комар, и Колька поспешно дернул стартер. И сразу же обдало встречным ветром, и комары запоздало бросились в погоню.

— На-ко, выкуси, — беззлобно сказал Колька и из-за острова увидел сельские огни. Раскинулись они вдоль Амура на добрых две версты, но свой домик, у самых скал, Колька, наверное, и закрыв глаза нашел бы. Шутка ли, скоро тридцать лет, как он на свете существует, и все в этом доме, у этой реки.

С берега, прямо от того места, где он оставлял лодку, кто-то светил фонариком. Свет этот мешал Кольке, он слепил его, и можно было врезаться в сваи, которые остались от прежнего рыбозавода, напротив его дома.

Светила фонариком Настенька. Она сидела на берегу и высоко подняла голову, когда Колька близко подошел к ней и прикрыл ладонью отражатель.

— Ты ездил рыбачить?

Колька убрал руку с фонарика и пошел к лодке. Он почти ничего не чувствовал, а только радовался, что вечер хороший, он наловил карасей и можно будет сварить чудесную уху.

Он взял ведро с карасями, поставил его на берег, а сам присел на нос лодки.

— Ты почему меня не взял? — спросила Настенька и насмешливо добавила: — Ты Стеши боишься?

Что было ей ответить? С самого начала Колька неожиданно усвоил почти отцовский тон по отношению к Настеньке и теперь никак не мог изменить его и разговаривал с ней до противного нравоучительно. Колька оправдывал себя тем, что он и действительно почти на десять дет старше Настеньки, но надо было как-то иначе, а у него чуть ли не каждое слово назидательной истиной попахивало.

— Не взял потому, — заговорил Колька, — что там комара много, да и дома тебя не было. А Стеши мне нечего бояться, с чего ты взяла?

— Да так. Она меня глазами ест, — Настенька засмеялась, — ты разве не заметил, я с каждым днем все худею, все худею.

— Надо бегать поменьше, а то ведь ты на месте и минуты усидеть не можешь.

— Ему про деньги, а он про кино. — Настенька уронила голову на колени и фонариком что-то чертила на песке.

Самое смешное было в том, что почти все село относилось к Кольке так же, как он теперь к Настеньке. Он еще не помнил случая, чтобы его кто-нибудь Николаем назвал. Даже пацанва, что еще в туалет курить бегает, свободно спрашивала: «Колька, нового петушка покажешь?» И Колька показывал, лазил вместе с мальчишками на крышу, учил владеть лобзиком, держать в руках рубанок.

Домой уходить не хотелось. Вечер и в самом деле был хорош, и Колька расслабленно думал о том, что надо бы съездить в город, закупить новые стамески, присмотреть подходящие краски и попытаться осилить огонь. Чтобы деревянные язычки пламени руки обжигали, чтобы даже на расстоянии от них тепло чувствовалось. А что он в прошлый раз смастерил, так там даже и духу огневого нет. Так себе, ножом поковырял.