Дерево свободы. Стихи зарубежных поэтов в переводе С. Маршака - [19]

Скрогам.

Больного согрел лихорадочный пыл,

И жар у больной понемногу остыл.

Раффам.

«Мою ладонь твоей накрой…»

Мою ладонь твоей накрой,

   Твоей накрой,

   Твоей накрой

И поклянись своей рукой,

   Что будешь ты моя.

Я знал любви слепую власть,

И многих мук мне стоит страсть,

Но я любовь готов проклясть,

   Пока ты не моя.

Мгновенный взор девичьих глаз

Мне сердце покорял не раз,

Но полюбил я лишь сейчас,

   Красавица моя.

Мою ладонь твоей накрой,

   Твоей накрой,

   Твоей накрой

И поклянись своей рукой,

   Что будешь ты моя!

«Наследница-дочь на охоте была…»

Наследница-дочь на охоте была,

Пеленок с собой она в лес не взяла,

А ночью ребенка в лесу родила

   И в свой завернула передник.

Передник был соткан из чистого льна,

Из белого, тонкого сшит полотна.

Так вот малыша завернула она

   В свой тонкий голландский передник.

В ту ночь пировал в своем замке старик,

Из бочки струилось вино, как родник.

И вдруг среди ночи послышался крик

   Того, кто завернут в передник.

— Какой там ребенок кричит во всю мочь

На той половине, где спит моя дочь?

Его унесите немедленно прочь.

   А ну, разверните передник.

— Да, это ребенок, а я его мать.

И значит, он будет вас дедушкой звать.

Отец его будет ваш преданный зять,

   А он — ваш достойный наследник.

— Да кто он такой — из дворян, из крестьян,

Тот дерзкий, кто обнял твой девичий стан?

Кому только нужен крикун-мальчуган,

   Завернутый в этот передник?

— Мой будущий муж в Эдинбурге живет.

Он первым из первых в столице слывет,

Он золотом шитый наряд мне пришлет,

   Узнав, кто завернут в передник.

— Послушай-ка, дочка, твои терема

И все мои башни, дворы и дома,

Амбары с мукой и с зерном закрома

   Получит мой внук и наследник,

   Завернутый в этот передник!

«Что сделала со мною мать…»

Что сделала со мною мать,

   Родная мать,

   Родная мать.

Что сделала со мною мать

Во вторник поздней ночью:

Мне приказала лечь в кровать,

Такую мягкую кровать,

И, уложив меня в кровать,

Сказала: «Доброй ночи!»

Священник тоже подшутил —

   Так подшутил!

   Так подшутил!

Так надо мной он подшутил,

Сыграл со мною шутку:

Чужого парня напустил,

Большого парня напустил,

Верзилу-парня напустил

На бедную малютку!

Мои подруги и родня,

   Моя родня,

   Моя родня —

Одну оставили меня

Во вторник поздней ночью.

Одну оставили меня,

Не заступились за меня,

А я боялась, как огня,

Мужчины поздней ночью!

«Всеми забыта, нема…»

Всеми забыта, нема,

Лишена тепла и движенья

Та, что была мотыльком

И летела на свет и тепло.

Только скудость ума

Отказать ей могла в уваженье,

Только отсутствие сердца

В любви отказать ей могло.

Эпиграммы

К портрету духовного лица

Нет, у него не лживый взгляд,

Его глаза не лгут.

Они правдиво говорят,

Что их владелец — плут.

Надпись на могиле школьного педанта

В кромешный ад сегодня взят

   Тот, кто учил детей…

Он может там из чертенят

   Воспитывать чертей.

Надпись на могиле сельского волокиты

Рыдайте, добрые мужья,

На этой скробной тризне.

Сосед покойный, слышал я,

Вам помогал при жизни.

Пусть школьников шумливый рой

Могилы не тревожит…

Тот, кто лежит в земле сырой,

Был им отцом, быть может!

Эпитафия Вильяму Грэхему, эсквайру

Склонясь у гробового входа,

— О смерть! — воскликнула природа. —

Когда удастся мне опять

Такого олуха создать!..

Вильям Вордсворт 1770–1850

Л ю си

I

Какие тайны знает страсть!

   Но только тем из вас,

Кто сам любви изведал власть,

   Доверю свой рассказ.

Когда, как роза вешних дней,

   Любовь моя цвела,

Я на свиданье мчался к ней,

   Со мной луна плыла.

Луну я взглядом провожал

   По светлым небесам.

А конь мой весело бежал —

   Он знал дорогу сам.

Вот наконец фруктовый сад,

   Взбегающий на склон.

Знакомой крыши гладкий скат

   Луною озарен.

Охвачен сладкой властью сна,

   Не слышал я копыт

И только видел, что луна

   На хижине стоит.

Копыто за копытом, конь

   По склону вверх ступал.

Но вдруг луны погас огонь,

   За крышею пропал.

Тоска мне сердце облегла,

   Чуть только свет погас.

«Что, если Люси умерла?» —

   Сказал я в первый раз.

II

Среди нехоженых дорог,

Где ключ студеный бил,

Ее узнать никто не мог

И мало кто любил.

Фиалка пряталась в лесах,

Под камнем чуть видна.

Звезда мерцала в небесах

Одна, всегда одна.

Не опечалит никого,

Что Люси больше нет,

Но Люси нет — и оттого

Так изменился свет.

Ill

К чужим, в далекие края

Заброшенный судьбой,

Не знал я, родина моя,

Как связан я с тобой.

Теперь очнулся я от сна

И не покину вновь

Тебя, родная сторона —

Последняя любовь.

В твоих горах ютился дом.

Там девушка жила.

Перед родимым очагом

Твой лен она пряла.

Твой день ласкал, твой мрак скрывал

Ее зеленый сад.

И по твоим холмам блуждал

Ее прощальный взгляд.

IV

Забывшись, думал я во сне,

Что у бегущих лет

Над той, кто всех дороже мне,

Отныне власти нет.

Ей в колыбели гробовой

Вовеки суждено

С горами, морем и травой

Вращаться заодно.

Кукушка

Я слышу издали сквозь сон

Тебя, мой давний друг.

Ты — птица или нежный стон,

Блуждающий вокруг?

Ложусь в траву, на грудь земли,

А твой двукратный зов

Звучит так близко и вдали,

Кочует меж холмов.

Привет любимице весны!

До нынешнего дня

Ты — звонкий голос тишины,

Загадка для меня.

Тебя я слушал с детских лет

И думал: где же ты?

Я за холмом искал твой след,

Обшаривал кусты.

Тебя искал я вновь и вновь

В лесах, среди полей.

Но ты, как счастье, как любовь, —