Дерево не выбирает птиц - [59]

Наверное, надо было отписать Мико в Эдо, как-никак, свой, можно сказать, человек. Лучший воин ордена «Змеи», так же, как и Ал, так же, как и Ким, переброшенный в древнюю Японию, но… двадцать самураев — это не двести, и даже не сто. Они ему, Алу, самому понадобятся. В разворачивающейся ситуации каждый человек на счету, тем более если ты прямо сейчас сидишь на линии фронта, медитируя и вспоминая давно затверженные исторические факты.

В этот момент фусима сдвинулась, и в образовавшемся перед Алом проеме показалась голова его оруженосца Субаро.

— Не будет ли каких-либо приказаний, Грюку-сама? — Только что сделанная безупречная самурайская прическа, чисто выбритый лоб, форма… особое волнение и понятное нетерпение перед боем. Ведь господин сказал «дело чести и последний шанс», сообщил, что намечается заварушка и потребуется храбрость. И вот же, прямо под носом слышны выстрелы и пахнет гарью, перепуганные крестьяне бегают по деревне, точно встревоженные куропатки, причитая и не зная, с какой стороны на них упадет неминуемая беда.

— Останься, я думаю. — Ал сдвинул брови. По-хорошему, конечно, было бы немедленно отправить Марико к матери, вручив ей письмо с приказом и дав несколько человек охраны, но людей и так ничтожно мало. Ко всему прочему, сумеет ли Ал выполнить свою миссию, оставшись с половиной отряда, из которого каждый знает свое дело и по сути незаменим?

За спиной зашевелилась дочь, должно быть, услышала голоса и пытается проснуться. Ал не боялся говорить с оруженосцем при Марико, пусть слушает, ее же саму не смутит любопытный взгляд молодого мужчины, она скрыта за ширмой, разве что сама пожелает высунуться, но да дело молодое. Ал вдруг вспомнил, что теперь, после того как Марико овдовела, ему следует подумать о ее повторном браке, и невольно улыбнулся. Хорошо, когда у тебя есть дети, приносящие подобные заботы.

— Пригласи наших десятников, и… Марико-сан, если хочешь, можешь одеться и присоединиться к нашему разговору. Или найди Анда-сан, скажи, чтобы покормила тебя. — На самом деле это было в корне неправильно, и служанка должна была явиться к дочери господина, к которой она была приставлена. Помочь одеться, нанести легкую утреннюю косметику, подать завтрак, но… как говорится, на войне как на войне.

— Я уже одеваюсь. — Марико еще немного повозилась и вскоре действительно показалась из-за ширмы, но не в рваной и грязной после вчерашнего юкате, а во вполне чистой, хотя и простоватой, юбке и куртке, должно быть, сама Анда или ее сестра поделилась с дочерью господина своей лучшей одеждой. Непокорные волосы дочери были тщательно причесаны и уложены в подобие прически, закрепленной для верности двумя деревянными шпильками — в общем, до придворной дамы, конечно, далековато, но в походных условиях сойдет. Ал отметил, что, несмотря на то что дочь набелила лицо откуда-то взявшимися белилами, левый глаз припух, отчего казалось, что она лукаво щурится.

Ладно, синяки и ссадины заживут, одежду купим другую, косметику Анда научится накладывать, и не такому приходится в жизни учиться, но, главное, какая умница. Без напоминаний, он-то, Ал, грешным делом, вчера и позабыл обо всех этих дамских штучках, а вот она все учла. Толковая служанка. Клад!

Остолбеневший при появлении Марико оруженосец взял себя в руки, быстро, но вежливо поклонившись дочери господина, моментально юркнул за дверь.

Марико поклонилась отцу, и тот придвинул ей подушку по левую руку от себя. Наверное, правильнее было бы посадить дочь за своей спиной, подальше от мужчин, но тут особый случай, не исключено, что придется прибегать к ее знаниям местности, а это значит, всякий раз оборачиваться, невежливо показывая своим людям спину, к тому же Ал сейчас больше всего на свете хотел просто сидеть рядышком с Марико, нежно обнимая или держа ее нежную ручку в своей. Хотя когда это у Марико была нежная ручка, когда они вот так сидели в обнимочку, как отец с любимой дочерью? Если с ней, с беспутной Марико, он только и делал что скакал на лошади или учил ее сложным приемам боя на мечах. А обнимал, если исключить время далекого и невозвратного младенчества, то обнимал он ее ровно два раза, в первый, когда во время охоты она свалилась с коня и подвернула ногу, и второй, когда сам случайно порезал ее во время тренировочного боя. Вот тогда они действительно сидели бочок к бочку, Ал гладил непокорные волосы дочери, с нетерпением ожидая лекаря. Это с другой дочерью, с дочкой Фудзико, с таинственной и печальной, точно лебедушка, Гендзико, он мог сидеть часами, любуясь на красавицу луну или считая звезды. Пока их ва не разрушала негодяйка Марико.

А вот с Марико… получается, что с родной дочерью он ни разу вот так по-человечески и не побыл. Когда же она вдруг ни с того ни с сего потребовала себе в мужья покорного, как бычок, которого тянут за собой на веревке, детинушку Дзёте, Ал перекрестился на радостях. Решил, что хоть теперь дочь перестанет носить шаровары и куртку камисимо и бегать по дому с оружием. Думал, что появятся у нее любимый мужчина, свой дом, народятся детушки, и сама Марико из неотесанной пацанки наконец-то превратится в даму. И вот же как получилось.