Дерево даёт плоды - [61]
Тогда я выглянул в коридор. У дверей процедурной, где он выполнял Гнусную Работу, лежало десятка полтора полосатых роб и куча сандалий. Из кармана его халата торчал никелированный стерилизатор со шприцем. Стыдно признаться, но после двух — трех разговоров с Магистром — убийцей я легче переносил каторжный труд и побои, однако, едва положение улучшилось настолько, что стало хватать баланды и хлеба, одна мысль о его словах наполняла меня страхом. Я избегал Магистра, как заразы, пока меня не перевели в другое место.
Да, это он. «Зачем?» Будь я Творцом или Прародителем, подобный сверхвопрос имел бы для меня смысл, теперь же я признавал правоту Шатана и его наставников. Сейчас 1946 год, весна, с войной покончено, нас, поляков, более двадцати миллионов, в Европе дела сложились так, а не иначе, весь мир находится на определенных ступенях развития цивилизации. Факты, факты, данные нам в ощущение, объективные. И к черту пана Магистра. Я это еще как следует продумаю. А ребенок? Пусть решает Ганка.
Разумеется, она приняла решение, полагая, что и я желаю того же самого.
— Ромек, в бреду ты беспрестанно упоминал Катажину. Скажи, между вами, действительно все покончено? Иначе это ставило бы меня в глупое положение, сам понимаешь. Все‑таки она — первая.
Я успокоил ее, заверив, что горячечному бреду нельзя придавать значения. Несколько дней мы были по — детски счастливы, даже разговаривали тише и мягче, хотя ее нежности казались мне смешными и нудными. Я уже собирался выйти на работу, когда к нам нагрянул «Юзеф». Этот визит, а тем более его предложение о том, чтобы я перешел в партийный аппарат, явились для меня полнейшей неожиданностью.
— Я принимаю комитет, и мне нужны люди, а положение дьявольски сложное, сами понимаете. Впереди референдум, потом выборы, район здесь тяжелый. Заранее предупреждаю: никаких чудес не будет. После выборов посмотрим, а для начала предлагаю заняться пропагандой. С деньжатами у нас слабовато, в зарплате потеряете, наверняка это вас ударит по карману, но, надеюсь, вы считаете себя коммунистом?
— Хотел бы им быть, но такое дело мне не по плечу! Вам нужен человек всесторонне подкованный, с хорошо подвешенным языком, знающий марксизм.
— Вздор. Ведь я знаю вас. И понимаю. Горлопанов у нас хватает. Не для того я вас агитирую, чтобы вы ездили по повятам и языком болтали. Мне нужен, так сказать, человек, твердый и хороший организатор. Не возражайте, дорогой, не возражайте, это ни к чему не приведет. Пуль вы не боитесь, район знаете, народ вас любит.
— Но я возобновил учебу…
— Учеба подождет. Сейчас, Лютак, действительно не время для этого. Разве вы не понимаете, как стоит вопрос? Или — или. Поэтому так тяжело.
Давил на меня этим «тяжело» и «трудно», пока я не согласился.
На следующий день было воскресенье, впервые я вышел с Ганкой в город и, обойдя бульвары, направился к Рынку. Как обычно, в эту пору воскресного дня у Мариацкого костела стояла большая толпа верующих, а изнутри доносилось мелодичное гудение органной музыки, которая внезапно изменила ритм и перешла в гимн «Боже, спаси Польшу». Люди пели, пели и в костеле и на площади, как‑то нарочито громко и отчетливо. Молодежь, сгрудившаяся у входа, выводила строфу за строфой, так что даже под сводами Сукенниц я еще слышал: «…Благоволи свободную отчизну нам вернуть, о господи».
В майском прозрачном воздухе трепетали на фронтоне здания комитета красные флажки, охранник, прислонясь к косяку, грелся на солнце. В огромном вестибюле нас обдало холодом. Мы должны были подождать, пока окончится заседание бюро в квартире Шимона, но она оказалась запертой, мы устроились в библиотеке, окна которой выходили на Рынок, и стали просматривать журналы.
Вдруг меня насторожило нечто необычное — в мирном хоре отголосков воскресного утра я почувствовал что‑то чужеродное и тревожное еще до того, как подскочил к окну и глянул вниз. От костела и из боковой улицы двигалась толпа, явно к комитету, и я понял, что с враждебными намерениями, ибо сквозь красные флажки, трепетавшие на балконе, увидел задранные вверх головы, обращенные к нашим окнам лица молодых людей.
— Идут отбирать мою картошку, — сказал я вроде бы иронически. — Ганка, отодвинься от окна — сейчас полетят камни, выйди отсюда.
В пустынном здании раздались крики и топот ног по лестнице, голос Шимона ворвался в комнату, пронзительный, как скрип ножа по стеклу, потом отозвался «Юзеф» — Корбацкий:
— Спокойно! Спокойно! Закрыть двери и не провоцировать. Привет, Лютак, вот видите, я был прав. Приятный выдался денек, верно?
Толпа уже прихлынула к дверям здания, дубасила в них, выкрикивала, скандируя, фамилию вождя оппозиции, поднимала руки с растопыренными в виде буквы «V» пальцами, пела «Присягу»[15]. «Мы защитим родной порог, долой, долой! Да здравствует, да здравствует, да здравствует!.. Пусть нам поможет бог, пусть нам поможет бог, долой!»
Второй раз я оказался лицом к лицу с толпой, только тогда она была, хоть тихая и молчаливая, но близкая. Холодная волна спокойствия пробежала по телу, когда я распахивал огромное окно на балкон и когда крики и воздетые кулаки словно обрушились на меня. Тысячи полторы. Красивая девчушка среди ребят в пыльниках. Они держат руки в карманах. Что означают растопыренные пальцы, знак «V»? У соседнего особняка — там советская комендатура — солдат поливает из шланга мостовую, держа палец у наконечника, чтобы разбрызгивалась вода. Перед ратушей пусто. Тысячи полторы. А в других местах? Ведь все это организовали, сразу видно.
Книга в 1973 году отмечена I премией на литературном конкурсе, посвященном 30-летию Польской рабочей партии (1942–1972). В ней рассказывается, как в сложных условиях оккупации польские патриоты организовывали подпольные группы, позже объединившиеся в Польскую рабочую партию, как эти люди отважно боролись с фашистами и погибали во имя лучшего будущего своей родины.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
Тадеуш Ружевич (р. 1921 г.) — один из крупнейших современных польских писателей. Он известен как поэт, драматург и прозаик. В однотомник входят его произведения разных жанров: поэмы, рассказы, пьесы, написанные в 1940—1970-е годы.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.
Проза Новака — самобытное явление в современной польской литературе, стилизованная под фольклор, она связана с традициями народной культуры. В первом романе автор, обращаясь к годам второй мировой войны, рассказывает о юности крестьянского паренька, сражавшегося против гитлеровских оккупантов в партизанском отряде. Во втором романе, «Пророк», рассказывается о нелегком «врастании» в городскую среду выходцев из деревни.