Дерево ангелов - [41]

Нина стояла как вкопанная, пока наконец ее тело не стряхнуло этот столбняк, и она молча попятилась от двери через площадку. У нее так сильно дрожали колени, что ей пришлось опереться о перила.

Сверху донесся вскрик Ричарда. Нина зажала уши ладонями — она не должна была слышать это. Рассказывая о парнях, с которыми он знакомился во время своих вечерних прогулок по городу, Ричард говорил, что они «хорошо порезвились» вместе. Или говорил, что повстречал славного парня, «потешного малого, который меня чмокнул и пощекотал». Нина представляла это своего рода ребяческой игрой. То, что происходит между мужчиной и женщиной, не было для нее тайной, но она и думать не думала, что то же самое может происходить между двумя мужчинами.

Проснулась Нина с ломотой в спине и противным вкусом в пересохшем рту. Поежившись, она свернулась калачиком и постаралась сильнее вжаться в диванные подушки, но это было бесполезно, теплее не стало, а тут еще вдруг всплыло в памяти: Ричард делал с мужчиной то же, что мужчина делает с женщиной.

Она думала, что Ричард рассказывает ей обо всем, что им нечего скрывать друг от друга. Теперь она поняла, как ошибалась, какой дурой была. Ричард больше утаивал, чем открывал. Лжец! Она мысленно произнесла это слово, будто примеряя его к Ричарду, но оно прозвучало робко и неубедительно. Как мог он сказать ей о том, что в действительности происходило между ним и мужчинами, с которыми он знакомился? И как она могла думать, что его сексуальная жизнь состоит из одних только игр? Ведь ей восемнадцать лет, и она уже не ребенок.

— Не знаю даже, как объяснить, — говорил он ей тогда, в саду у тети Лены, больше трех лет назад. — Многим людям трудно понять это, поэтому они считают, что это — дурно. Скажу откровенно, для меня самого все эти вещи — загадка природы, но из этого, на мой взгляд, еще не следует, что в них есть что-то дурное.

Нина тогда согласилась с ним, и у нее отлегло от сердца, когда она узнала, что они могут быть просто друзьями. И вот теперь она знает, что это на самом деле означало. И что же она чувствует теперь? Нина снова и снова задавала себе этот вопрос. Она была потрясена тем, что увидела, потому что никак не ожидала это увидеть. Но само по себе это шокировало ничуть не больше, чем то, что происходит между мужчиной и женщиной. Нет, ее возмутило и обидело другое — то, что Ричард привел мужчину в ее постель, и то, что он не спустился к ней. Она ждала его ночью, но он так и не пришел — бросил ее одну, ей даже укрыться было нечем — ни пледа, ни одеяла. Может быть, он рассердился… Но при этой мысли Нина сама рассердилась. Какая несправедливость! Она же не виновата, что явилась свекровь Алисы. Как это подло с его стороны — так унизить ее, оставить спать бог знает где, как прислугу, в то время как сам он провел ночь с чужим человеком в ее собственной постели!

На занемевших ногах она поковыляла через холл в уборную. Вода в кране была ледяная — даже руки заломило. Ополоснув лицо, она постаралась привести в порядок волосы и пошла в кладовую за спичками и чаем. Она чувствовала себя одинокой и лишней в своем собственном доме, и, когда зажигала газ, руки у нее дрожали.

— Так ты экономка?

Нина резко обернулась, так что из чайника выплеснулась вода. Он стоял в дверях — в солдатской форме, с шинелью в руках. Он был моложе, чем ей показалось вчера, — почти ее ровесник.

Они уставились друг на друга, потом Нина осторожно поставила чайник на горелку и опять повернулась к нему.

— Я его жена.

Его брови поползли вверх. С минуту он как будто взвешивал ее слова, потом гадко улыбнулся и с расстановкой заговорил:

— Вам, бельгийским бабенкам, небось, нравятся большие члены. Правда, положа руку на сердце, я не могу поклясться, что он лучше всех, с кем я трахался… Ну, а ты что скажешь? — Он напустил на себя печальный вид. — Ниже твоего достоинства разговаривать с такими, как я? Что ж, его светлость спит как младенец, так что можешь пойти к нему и, если хочешь, получить свою долю. Если, конечно, он еще на что-нибудь годен.

Он надел шинель и вышел на улицу. В открытую дверь ворвался шум моря.

Глава десятая

Алиса Эванс родила двойню. В следующий вторник на пути в библиотеку Нина встретилась с миссис Лэнг, которая по секрету сообщила ей, что, несмотря на материнство, Алиса по-прежнему убита горем. Казалось бы, вести себя так, когда тебе выпало счастье родить двух здоровых девочек, — вопиющая неблагодарность. На все вопросы Алиса ничего не отвечала, смотрела невидящим взглядом в стену и едва замечала дочерей, так что свекровь, потеряв терпение, сама дала внучкам имена в надежде на то, что тогда бедные крошки станут для своей матери реальнее. Та, что появилась на свет первой, была названа Пейшенс, а вторая — Хоуп. Различали их с помощью ленточек на запястье: Пейшенс повязали розовую, а Хоуп — голубую.

— В сложившихся обстоятельствах это самые подходящие имена.[5] — Миссис Лэнг вздохнула. — А вашему мужу, я слышала, опостылела служба в Лондоне и он хлопочет о переводе? Он будет очень огорчен, если ему откажут. Я буду поминать его в молитвах.

Нина под зонтиком наклонила голову. В последний раз она молилась в ночь маминой смерти.