Деревня Пушканы - [53]

— Упениек, опять ты зажала пробирку в кулаке, как мужик трубку! Только остается начать попыхивать ею. Настоящая культура тебя еще и не коснулась! Я тут теряю с тобой свое драгоценное время, а тебе это, что коту в басне Крылова: «Васька слушает да есть». И не перебивай меня, пожалуйста, вопросами! Прежде всего выполняй то, что тебе говорят. Не забывай, что ты в гимназии!

В гимназии… Ты учишься в гимназии! То же твердит и ксендз Ольшевский, хотя с гимназистами он ведет себя так же, как со стариками богомольцами в церкви.

Вот с тем же Андрисом Пиланом. Мальчик любознателен, учится с усердием. Все, что говорится на уроке, вызубривает до мельчайших подробностей, по утрам не допьет свой брусничный чай, только бы лишний раз успеть перечитать заданное. На редкость наблюдательный. Но господина Ольшевского это мало интересует. Расскажет что-нибудь из святого писания, затем кивнет Пилану, чтоб вышел вперед, и спросит: «Кто есть истинный христианин? Что такое таинство зачатия?» — и только мальчик ответит, как ксендз забудет про него. Продолжит рассказ про Иону во чреве кита, об истреблении Содома и Гоморры и о нищем Лазаре и даже не взглянет на стоящего перед его столиком, спиной к доске, подростка. В рыжеватом пиджачке, сшитом сельским швецом, с полами разной длины, в льняной рубахе и залатанных башмаках, в которых его ноги как два поставленных рукоятками вверх молота. У Андриса на лице отчаяние: не сможет записать рассказываемое ксендзом.

И инспектор, и интернатская начальница делят учеников по достатку родителей. Креслыня и Лиепиня никогда не обратятся к отпрыску богача иначе, как на «вы» или по имени в уменьшительно-ласкательной форме. А таким, как Вилцане, Пилан, оба белоруса и она, Анна, они скажут просто «ты» или же назовут их по фамилии. Учитель не поможет тебе справиться со смущением там, где и слепому видно, что ты растерялся и достаточно одного-двух доброжелательных слов, чтобы ты бегло все ответил. Ведь им это ни к чему. Ведь ты не их круга. Старый Штраух и Лиепа, правда, не такие. Но они общего настроения не определяют. Даже в школьном быту. Когда кое-кто из воспитанников захотел помочь Пилану со съестным, это стало известно педагогам. Коммуну создать вздумали, что ли? Коммуну в национальной школе! Когда Штраух с Лиепой стали уверять, что воспитанники ничего предосудительного не затевали, инспектор и почти все педагоги настаивали на своем. Какая низость, какая явная низость! Стыдно за воспитателей, которые решаются оправдывать подобное!

Дело Пилана все же завершилось благополучно, никто из затеявших общее питание не пострадал, а Андрису стали отпускать похлебку на директорской кухне за счет каких-то благотворительных или особых директорских средств. Но после этого учительница Лиепа несколько дней ходила мрачная и даже не улыбнулась, когда белорус Петр Федоров на уроке немецкого языка оговорился: назвал Мефистофеля Местифофелем.

— Вправили ей мозги, вот и ходит как брошенная милашка, — посмеялась на перемене Вонзович.

— Милашка-то милому писульки в карман сует, да еще святой прикидывается, а учительница Лиепа тут ни при чем, — утерла Геркан нос нахалке. — Не думай, что тут все слепые! Думаешь, не видим, как ты за Адалбертом Зустрынем бегаешь?

— Быдло, пся крев! — завизжала Вонзович и кинулась к Геркан, как бешеная кошка. — Я тебе…

Вонзович остановили. Аристократы вместе с пани Селицкой утащили ее, предотвратив стычку. Но случай с Геркан обострил и без того натянутые отношения между аристократами и неимущими, разъярил пани Елену. Теперь она где только могла глумилась над второскамеечниками и их заступниками среди учителей. Стала наушничать Тилтине, какие песни поют девушки, когда не слышат учителя, и куда забираются читать запрещенные в школе «Последние новости» или «Новое слово».

— Я ее в темном углу отколочу! — рассердилась Анна, узнав, что по вине Вонзович Федорова за чтение газеты повели к директору. — По-нашему, по-деревенски! Чтобы целый месяц с синяками под глазами ходила!

— За это тебя из школы выгонят, — бросил Плакхин.

— Я здесь все равно ничему хорошему не научусь. Разве нам тут знания дают? Были бы настоящие учителя, была бы трудовая школа.

— Трудовая школа? Что ты знаешь о ней? — карие глаза Гирша загорелись.

— Кое-что знаю… — Про трудовую школу она вообще-то выпалила сгоряча. О ней говорили в советское время, соображая, чем бы заменить обучение старых господских времен, мракобесную муштру, описанную Судрабом Эджусом в «Шальном Дауке».

Учебные заведения советского времени Плакхина уж очень заинтересовали. И только Гирш оставался с Анной наедине, парень начинал задавать коварные вопросы. Чему училась Упениек в советское время? Какие прочитала книги? Читала ли также «Оправданных» Лайцена? Почему, по ее мнению, Лайцена считают тенденциозным писателем?

Анна встревожилась. Это все неспроста. Такое не каждый спросит. Расспросы Плакхина как-то перекликались с ее беседами прошлым летом с Донатом Сейлисом и Викентием. У нее порою прямо язык чесался спросить: «На что тебе все это?» По уже приученная к сдержанности, она спокойно ждала, что же будет дальше.