— Это правда, сущая правда, — вмешался председатель землеустроительной комиссии Дабар. — Господин Буйвид нам показал все как на ладони. Он верно говорит: кем будем мы, если возродится единая, неделимая матушка-Россия? У меня, дорогие господа, есть другое предложение. Думаю, надо вернуть латышских стрелков. Их там еще много. Позовем их обратно! Но не с пустыми руками! Пускай и кусок земли прихватят! Когда-то пастор Стейк писал, точно не помню, где именно: латыши селились до самого Кавказа.
— Что, вернуть стрелков? — и без того сморщенное лицо Буйвида сморщилось еще сильней. — Вам мало того, что они тут творили в девятнадцатом, мало их воплей о мировой революции? Большевистских стрелков вернуть захотели? — И Буйвид одним взмахом освободился от руки Дабара.
— Еще чего, еще чего! — уже не мог молчать и председатель Экономического общества Райбуц. — Этот пустомеля уже немало крови богатым хозяевам испортил. О каком-то демократическом государстве болтает, о социальной справедливости, угодья, имения выделяет всякой вшивоте. Будто у кого-то из-за батраков голова болеть должна! Да, недаром господин Райбуц предостерегал не назначать этого голодранца.
Райбуц мягких слов искать, разумеется, не собирался. И он без всяких предисловий так отчитал господина Дабара, как не отчитывал его даже прежний кормилец, барин Букского имения. На местном наречии, сдобренном польской и русской бранью.
Правда, начальник Экономического общества сельских хозяев и местного отделения Крестьянского союза перешел все границы. Хоть и никто из присутствующих не оправдывал социал-демократическую болтовню Дабара, его обещания рабочим городка и деревенской бедноте, все понимали, что он не опасен. Ведь недаром его поставили председателем окружной землеустроительной комиссии. Но слова Райбуца были так оскорбительны, что начальник полиции и господин Буйвид вынуждены были вмешаться, защитить Дабара. Ведь это скандал в приличном обществе.
— Хватит, господа.
— Хватит, господа, хватит! — они пытались увеличить дистанцию между нападающим и жертвой. — Видно, вы не так друг друга поняли.
— Поняли правильно! Он красных комиссаров мне сюда позвать вздумал! — орал в ярости Райбуц.
Не помогло и то, что заикавшийся Дабар пытался извиниться, сказать, что недоразумение надо уладить в более спокойных условиях. Начальник гротенского отделения Крестьянского союза был человеком с характером. Уполномоченный Ульманиса по делам Латгале, господин Берзинь, которого самые терпимые латгальские церковные отцы за непримиримость называли балтийским губернатором, с Райбуцом старался говорить спокойно. Пускай только кто-нибудь попробует удержать его! Райбуц и не таких дабаришек на своем веку на вилы поднимал!
Вмешались ксендз Ольшевский и темноокая госпожа Антена. Но Райбуц, как оголтелый, все нападал на Дабара. Его пыл не унялся и с появлением директора. Лишь когда Приеде представил членам совета молодую женщину в бархатной шляпке, не знакомую гротенцам, которую величали родственницей уважаемого господина депутата Целминя, Райбуц притих. Поскольку он понимал, что при родственнице столпа собственной партии грубо себя вести нельзя. К тому же незнакомка была чертовски хороша. Стройная, но не тощая, с ясными, смелыми глазами. Она легко двигалась, а руку пожимала, как закаленный гимнастическими упражнениями юноша, и так мило произносила «очень приятно», что при этом нельзя было не улыбнуться.
Райбуц поудобнее устроился в кресле и глазами провожал мадемуазель Несауле, пока продолжался длинный и нудный церемониал представления, и даже не заметил, как его враг Дабар придвинул к нему поближе тяжелый деревенский стул, чтобы завести разговор.
— Господа! — баритон директора Приеде заставил присутствующих повернуть к нему головы. — Многоуважаемые господа! Предлагаю сегодня обсудить один вопрос! О праздничном вечере. — И после некоторой паузы, уже без прежней торжественности, принялся излагать программу вечера. Говорил обстоятельно, любуясь своим красноречием.
Но едва он добрался до главного, до разбора необыкновенной программы, как случилось нечто непредвиденное. Распахнулась дверь, и, словно камень, кинутый пращой, в зал влетел обер-лейтенант Бергтал. Обычно подтянутый офицер походил на деревенского парня, только что отбившегося на танцульках от нападения. Шинель расстегнута, воротничок френча оторван, фуражка сдвинута на самый затылок. Сам весь в поту.
— Господа… Господин Скара… — Бергтал подскочил к столу. Голос у него не сильный, но от волнения совсем сел. — Вы сидите тут, а в городке… красные бунтуют… Безработные… С красными флагами на Большой улице…
— Черт подери! — Начальник полиции отодвинул стул. — Как они посмели? При чрезвычайном положении! И… господин Дабар, где вы были, куда смотрели? — обратился Скара к председателю землеустроительного комитета, которого слова Бергтала тоже подняли на ноги.
Плотный начальник полиции мгновенно покинул зал. За ним засеменил коротконогий глава местной социал-демократической партии.
— Ей-богу, я не знал ничего, — оправдывался он. — Ей-богу, это не члены нашей партии… Ведь я предупреждал: коммунисты могут перетянуть безработных на свою сторону. Предупреждал! Улица всегда привлекает.
