Деревня Пушканы - [181]

Домишко родственницы Вероники Курситис — один из самых маленьких среди построек за железной дорогой. Низенький, с двумя неодинаковыми окнами, с жердяными шалашами по обе его стороны: для дров и, должно быть, для мелкого домашнего скота, еще издали разит навозной жижей. Этот запах слышится и в комнате, забитой всякими пожитками и хозяйственной утварью. Полкомнаты занимает старый ткацкий станок, на подоконнике — цветы, отчего дома постоянно сумерки.

Андрис чуть не споткнулся на неровном глинобитном полу.

— Потише… Не веди, Анна, так шибко гостя! — раздался в комнате тихий, видно, хозяйкин, голос.

Та, к которой они пришли, девушка лет двадцати шести — двадцати семи, молча сидела на кровати. При виде гостей она чуть приподнялась, но не встала.

Упениек взяла стоявшую перед станком табуретку.

— Гостя привела? — спросила хозяйка.

— Вероника, — наклонилась Анна к невесте Урбана, — это мой знакомый из Риги. Он хочет поговорить с тобой, как проводить в последний путь Сильвестра.

— Какие могут быть проводы, когда полиция прячет умершего, — возразила хозяйка. — Сами зароют. Чужим не дадут.

— Но Вероника не чужая. Вся волость знает, что Вера была невестой Сильвестра.

— Вся волость знает, а они знать не хотят, — сказала девушка. — И ксендз в том числе… Была у него…

— Чего же они хотят?

— Так я ведь говорила, — снова поспешила вмешаться старушка. — Сами зароют.

— Так на кладбище все же?

— Не на кладбище! — грустно покачала головой Вероника. — На святой земле ксендз места не дает… Большой грех это, говорит, перед богом…

— На лесной опушке, у старого кладбища… — пояснила хозяйка. — Тайно, чтобы народ не собирать.

— Тогда мы, Верочка, на другой день проводы ему устроим, у могильного холма. Все как полагается: с цветами, речами и, может быть, даже с песнями.

— В самом деле с цветами и речами? В самом деле?

Андрис удивился, что невеста Урбана вдруг так оживилась.

— Я и не знаю, как благодарить вас… Чего бы ни сделала… за то, что поможете как полагается помянуть Сильвестра, готова руки и ноги вам целовать.

— Не надо так! Нечего перед людьми унижаться. И перед друзьями тоже. Ты слишком принизила себя, на Курситиса работая. Повиновалась ему, как одержимая.

— Я от Курситиса уйду. Все равно, даст он мне трудовую книжку или не даст. А тебе, Анна, и твоим спасибо за добро, за то, что сделали для Сильвестра. Ввек не забуду…

— Мы ведь не потому, — начала Анна, глядя на Пилана. — Мы ради человеческой справедливости это делаем. Ведь так, товарищ Пилан…

— Вопрос как будто выяснен, — говорила Анна, когда они вдвоем с Андрисом опять топали по засохшей полевице и хвощу в низине, что за огородами у пурвиенских лачуг.

— Похороны состоятся у могилы. С них мы начнем акцию протеста против произвола буржуазии и угроз фашизма. Похороны на старом кладбище послужат сигналом. Поэтому на них должны выступить представители обеих организаций. Было бы целесообразно, чтобы первым говорил оратор от социал-демократов. Из-за полиции.

— Возможно. Да, так, пожалуй, будет лучше.

— Договорились! — Анна взяла Андриса под руку. Теперь требовалось выяснить отдельные подробности. Как он считает? Не лучше ли им явиться на старое кладбище обоим вместе?

5

Поздно вечером к Пилану в каморку вошел хозяин гостиницы Шпунгин. Только что приходила его кузина со Станционной улицы и страшные вещи нарассказала. В постели зверски порезана волостная айзсаргская начальница. И ранен городской мировой судья, он как раз гостил у нее. Начальница большая охотница до молодых мужиков, и только один привыкнет к ее постели, как она уже подыскивает себе другого. На этот раз отвергнутый любовник оказался особенно мстительным: это бывший батрак розульской хозяйки. Но полиция считает, что у Яниса за спиной стояли другие: подлинные виновники — враги государства, иностранные агенты. Уездный начальник поднял дополнительные полицейские силы, мобилизовал айзсаргов. Готовятся обыски. И он хотел бы просить господина из социал-демократической партии, чтобы тот, если в гостиницу нагрянет полиция, вел себя повежливей с ней. Во время выборов в сейм у Шпунгина останавливался депутат Муйжниек, и так с блюстителями порядка поцапался, что он, Шпунгин, потом чуть не разорился, задабривая господ угощениями. Он понимает, что социал-демократия вполне государственная партия, но в таких случаях все же… Он, Шпунгин, право, не в состоянии еще раз позволить себе такие расходы.

Перепуганного хозяина Андрис успокоил, но эта новость его сильно взбудоражила. Если так, то Пурвиена завтра будет кишеть айзсаргами и сыщиками, а на опушке сосняка соберутся поднятые обоими профсоюзами трудящиеся. Почтить память жертвы произвола, решительно сказать убийцам: «Хватит!»

О похоронах на старом кладбище властям не заявлено, как о народном собрании, которое состоится во второй половине дня. О регистрации похорон не могло быть и речи. Это вызвало бы возмущение и организованных, и неорганизованных тружеников, если бы он, Андрис, или кто-нибудь другой осмелился сообщить насильникам о воле народа — открыто осудить произвол. При вспышке всеобщего негодования жителей городка и волости несколько пурвиенских полицейских не решились бы кого-нибудь задержать, но сейчас, когда, в связи с неожиданным событием, в городе появятся крупные вооруженные силы, положение изменится. Не следует забывать, что в Пурвиене немало горячих голов, которых не убедишь, что борьба с реакцией — это не кидание камней в окна и размахивание дубинками перед носами полицейских. Могут возникнуть стычки. К тому же, митинг организуют не одни социал-демократы. Кто поручится за людей левой стороны?