Деревня Пушканы - [175]

— Сколько часов в день на кирпичном заводе работают? — поинтересовался Андрис.

— Да кто в деревне часы считает? Только в городах по часам живут… На десять часов в день нанимались. А какой формовщик тебе за десять часов четыре тысячи сырцовых кирпичей отформует? По двенадцати и больше часов работают.

Анцан стал рассказывать, сколько бессовестных предпринимателей обуздала их партия в Риге, Лиепае, Даугавпилсе, Калкунах… И как хозяева после этого присмирели.

— Ну тогда конечно, тогда конечно… — приободрился мужичок. — Куда прикажете ехать? — спросил он, когда повозка уже приблизилась к Думиене.

— К молочному заводу поворачивай! — распорядился Анцан, а Андрису объяснил, что там заведующим его старый знакомый. У него можно будет остановиться.

Бывший думиенский фольварк расположен на живописном, поросшем высокими деревьями пригорке. Посреди парка — господский дом в польском вкусе, с четырьмя круглыми колоннами.

— Теперь здесь живет новый владелец, капитан Бренькис, — объяснил возница.

Справа и слева — амбары и другие хозяйственные пристройки, в ложбине — пруд и полуобвалившаяся мельница, а за ней — несколько возникших в последнее время зданий под черепичными и шиферными крышами: почта, молочный завод, лавка.

— Так господа думают, господин Бренькис вскорости уплатит нам что положено? — спросил возчик, принимая деньги за поездку.

— Как миленький уплатит, — громко ответил Анцан, чтоб услышали на дворе имения.

— Спасибо вам… Так я поскорее нашим сообщу…

— Сообщи, почему бы нет, — уже с крыльца молочного завода ответил депутат.

— Не будем зря время терять! — Он взял у Андриса его чемодан. — О ночлеге я договорюсь сам. А ты сразу ступай вниз, на завод. Расспросишь людей, выяснишь политическую обстановку. Тем временем я разузнаю все, что требуется. Потом встретимся.

Не было бы высокой красной трубы, угрожающе тянувшейся к облакам, посторонний человек никогда не сказал бы, что эти четыре сарая с крышами чуть ли не до самой земли, две дощатые будки с ухабистым к ним подъездом и кирпичная груда под навесом — думиенский кирпичный завод. Подойдя поближе, можно было еще увидеть два тяжелых конных привода с подвешенными к оглобле вальками посреди большого, грязного земляного круга и узкоколейный рельсовый путь, соединяющий сараи с обжигальной печью.

«И это один из самых крупных заводов в уезде?» — удивился Андрис Пилан.

За кирпичной грядой раздался тихий свист. Обернувшись, Андрис увидел бородатого мужика в большом рыжем фартуке и мрачного смуглого парня с дубиной в руке.

— Чей ты? Чего надо? — крикнули ему.

— Из уезда я, к вам…

— Проваливай-ка отсюда ко всем чертям! — отрубил смуглый. — Пока хозяин не отсчитает нам все, что положено, будем гнать каждого, кто сунется сюда. — Из сарая вышли еще двое бородачей, в распахнутой со стуком двери будки мелькнуло несколько голов. Из-за обжигальной печи тоже высунулись двое с кольями.

— Я от рабочей партии. — Андрис медленно приблизился к караульщикам. — Из вашей партии работного люда. Со мной и депутат сейма приехал…

— Ехал бы ты вместе со своим депутатом ко всем чертям! Мне перво-наперво подай, что я заработал, — погрозил дубиной смуглый парень.

— Погоди! — остановил его седобородый. — Говоришь, от рабочей партии ты? Так о чем же вы с нашим благодетелем столковались-то? С господином Бренькисом?

— Странный вопрос! — усмехнулся Андрис. — Такого господина Бренькиса мы и в глаза не видели.

— Не видели? — покачал головой старик. — Чудно! Он никого и не пустил бы сюда, наговорил бы, что мяльщики глины отпетые головорезы. Лодыри, пьяницы да грязные свиньи. А что мы по его милости голодаем, господин капитан не скажет. Пошли с нами, покажем, как живут те, кого по всем концам Латгале нанимают, кому невесть какие золотые горы сулят. Пошли, пошли! Тут и работаем, тут и едим, тут и спим, как скотина на скотном дворе.

В одном конце сарая, у щелистой дощатой стены, на соломенной трухе раскиданы пальто и мешки; в дощатой будке, что побольше, — шесть деревянных лежанок в два яруса, в сарае, где хранят рабочий инструмент, в огороженном жердями углу — два ларя, в каких крестьяне обычно хранят зерно, сколоченный из грубых досок стол с кольями вместо ножек, бочка с водой, ведра, закоптелые котелки, жестяные и глиняные миски. Снаружи под стену просачивается коричневая, вонючая жижа.

— Тут мы едим, — объяснил седобородый. — Тут мы кормимся, тут и харчи держим.

— Картошку, селедочный рассол, сахар, заплесневелый хлеб. Другого здешний лавочник в долг не отпускает. А то как бы мы не зажрались.

— Правильно. Иначе с такими греховодниками и не управиться, — бросил первый. — Слыхали, что отец викарий на днях сказал? «По воскресеньям порядочные люди в церкви богу молятся, а вы на постелях валяетесь».

— Удивительно, что вы только сейчас бастовать решили… — был потрясен увиденным Андрис. — Право, на крестьянских дворах со скотиной куда человечнее обращаются, чем у вас тут с рабочими.

— В больничной кассе не страхуют, обещанного при найме не платят, — продолжал рассказывать седобородый. — Когда меня к кирпичному прессу приставили, четыре с половиной лата в день посулили, а в получку по три восемьдесят выдали. За больше и всякий другой работать согласится. Теперь в Латвии охотников найдется, хоть отбавляй.