Деревня Пушканы - [174]

— Пилан! — замахал депутат Андрису короткими ручонками. — Ты, братец, прямо как по зову пришел! Присядь! Девочка, — это уже было адресовано буфетчице, — еще одну порцию детских пальчиков! И бутылку темного… Тихо, и не думай отказываться! Ты не знаешь, какие здесь колбаски и капуста какая. А к сосискам полагается пиво. Ты должен поехать со мной, — сказал он. — В Думиене. Там, на кирпичном заводе бастуют. Рабочие заняли помещения предприятия.

— Сейчас разные забастовки бывают.

— Известно, разные. Но занять завод? Ты Думиене знаешь? Так ты не был там? Тогда тебе, братец, даже неизвестно, какая это дыра! Оплот христианской партии. На выборах в сейм епископ там получил абсолютное большинство голосов. До сих пор у нас, чтобы до Думиене добраться, руки коротки были. А если мы не воспользуемся этой забастовкой…

— Неплохо бы! — Андрис все еще с болью вспоминал провалившееся народное собрание в Сомерсете. Он охотно взял бы за это реванш. — Ну, а что я должен буду делать?

— Помогать в агитации. Поднимать боевой дух рабочих завода. Мне одному трудновато. Как депутату мне главным образом придется вести официальные переговоры. Зато ты… Знаешь, в Центральном комитете я уже договорился.

— Раз договорился, так мне-то что!

— Порядок! — Анцан кинул на прилавок серебряную пятилатовую монету. — Девочка, получи, что причитается! Отбываем, сейчас поезд подойдет!

Сложенный из старых шпал короткий перрон обычно тихой станции полон народу. Крестьяне, айзсарги, железнодорожный полицейский, за ними — женщины, подростки, далее, у коновязи, — повозки и верховые лошади.

— Что же это? — припав к вагонному окну, Анцан увидел необычную толчею. — Эти кирпичники и в самом деле заварили кашу!

— Не может этого быть! — Андрис кинулся к выходу. Ну, конечно, Анцан ошибся. На перроне все устремились в хвост поезда, к салон-вагону. У подножки этого вагона раздался благоговейный рокот, и четверо мужчин на плечах вынесли главу католической партии — епископа в черной сутане и широкополой черной шляпе.

— Товарищ Анцан! — крикнул Пилан, но депутат уже обнаружил свою ошибку сам.

— Видал, как работают! Главного туза пригнали!

Носильщики и провожатые двигались прямо к тому месту, где стояли Пилан и Анцан, и вскоре чуть не спихнули депутата и его спутника на рельсы.

— Что вы делаете? — замахал Анцан вскинутым вверх портфелем.

— О, господин депутат Анцан! — высвободился из рук носильщиков епископ. — Вас тоже в эти края занесло. У вас тут собрание избирателей или другое что-нибудь?

— Это видно будет по обстоятельствам, — едва коснулся Анцан протянутой руки епископа. — К вашему сведению: наша партия будет отстаивать справедливые требования рабочих кирпичного завода до конца.

— Это как богу угодно будет… — покачал головой епископ и обратился к встречавшим его. Он — сама любезность и великодушие: проталкивавшихся к нему женщин, порывавшихся поцеловать полу его сутаны, епископ благословлял, кладя им на голову руку.

На станционной площади верховного католического пастыря усадили в коляску со сверкающими медью ступицами; по-отечески простившись с верующими, он, в сопровождении многочисленного кавалерийского эскорта, укатил прочь.

— Надо подыскать транспорт… Целых семь верст до кирпичного завода, — сказал Анцан Андрису, и они оставили перрон.

— У коновязи, справа, совсем жалкенький мужичок стоит… — показал Андрис на самого последнего в ряду возчиков.

— С клячей в веровочной упряжи? Хотя ты прав. Мы же не феодальные князья церкви, а представители рабочей партии.

— Сколько возьмешь до Думиене? — спросил депутат хозяина убогой повозки. И, поворошив в телеге подстилку из лущеного гороха, поставил на нее свой портфель. Я, мол, ездок, ты только цену назови.

— Меньше трех четвертаков, господа, ей-богу, никак нельзя, — опасливо проговорил мужичок, костлявый старикан с жиденькой бороденкой. — Дорога, сами понимаете, какая… — Но господа не стали торговаться, и мужичок, обрадовавшись, бросился отвязывать от коновязи вожжи. — Прошу, садитесь, садитесь! Поудобней располагайтесь. Я сам уж как-нибудь… Мы кирпич возим, так уж по-всякому привычные.

— Так ты с кирпичного завода возишь? — Анцан чуть отодвинулся к краю, чтобы Андрису было побольше места.

— Возил, барин, возил… Кирпичи на станцию, глину из карьера на завод. — Мужичок дергал вожжи, подгонял лошадку. — Каждый день возил, пока этот бунт забастовочный не подняли. А нынче и не знаю, что будет, — бросил он на пассажиров одновременно и робкий, и беспокойный взгляд. — Заработанные деньги у хозяина остались, не хочет платить, пока рабочие за работу не примутся. Вот скажите, господа: есть у него такая власть или нет?

— То, что человек заработает, работодатель обязан немедленно уплатить, — авторитетно объяснил Анцан. — Таков закон. Правительственный закон. Это говорит тебе депутат сейма Анцан. Слышал про такого?

— Не доводилось. Много вас в этом сейме… К нам завсегда Вейскуп ездит или кто-нибудь из его людей.

— Впредь ездить буду я и другие из рабочей партии. Вам помогать. Справедливость отстаивать. Чтобы хозяева не вздумали трудового человека обижать.

— Не худо бы… Мне за то, что я за три недели заработал, ничего не уплатили. В прошлую субботу выдали, как всем, пять латов. А ведь я шестьдесят заработал. Не будь такой острой нужды… Вексель в банке. На землице хорошо, если для своего брюха ржи и картошки вырастет. А весной, как на беду, корова околела. Трехлетка, дойная, в самом соку…