Деревня Пушканы - [170]
В Сперкаях готовились ко дню рождения дочки. Рано утром испекли пироги, в погребе, рядом с пивным бочонком, стыла заливная телятина, стол в большой комнате накрыли на господский манер.
Первыми, одна за другой, во двор вкатили брички Пекшанов и Озолов.
Сперкай приставил Сильвестра к лошадям гостей: распрячь, поводить, напоить, покормить овсом из круглой скрыни, потом в загон отвести, что за амбаром. А сам повел дорогих гостей на парадную половину. Правда, там вышла небольшая заминка: долгое время не отпиравшиеся на крыльце двери сильно осели, и их пришлось выламывать силой. Пока хозяин орудовал поданным хозяйкой топором, оба папаши опробовали новые сорта папирос, а молодой Озол успел напомнить Сильвестру об их недавнем разговоре.
— Не передумал?
— Чтоб тебе повеситься!
— Скорее я тебя повешу!.. Вместе с твоей зазнобушкой! Как две связанные луковки… как две связанные гнилые луковки, будете висеть у меня, — сказал молодой Озол с такой насмешкой, что Урбан позеленел от ярости.
— Ты… дерьмо этакое! — И он с силой замахнулся только что снятой лакированной дугой.
— Ну, ну! — отскочил назад айзсаргский начальник. — Ты мне смотри! — погрозил он с перекосившимся лицом.
Тем временем двери на крыльце были уже распахнуты настежь, оба старших гостя переступили порог. А мостик на дороге снова загремел.
— Велкме! Господин начальник! — Сперкаиха, вытирая о фартук руки, кинулась открывать большие ворота. И едва она успела это сделать, как уже совсем близко захрапел Сивка Велкме, пробежал по двору шагов пять и остановился как вкопанный, вонзив в землю передние подковы. Довольный шикарным въездом, айзсаргский начальник спрыгнул с линейки, потрепал ладонью вспотевший бок лошади и крикнул Сильвестру:
— Эй, ты, босяк, принимай!
— Никакой я тебе не босяк! — Работник, не оглянувшись, увел обеих лошадей других гостей.
— Урбан! — Быстро сообразив, как наказать работника, Велкме обратился к Сперкаю. — Сосед, какие у тебя тут порядки? Ты что, работников из профсоюза сельских рабочих держишь?
— Тут творится такое… — И молодой Озол рассказал, какие ему только что пришлось пережить ужасы. — Не понимаю, как хозяин терпит.
— Я ему, безбожнику! — Сперкай выпятил грудь. — Сюда, Сильвестр! Живей!
Впервые за все то время, что Урбан работал в Пушканах, хозяин так громко и грубо кричал на него. Даже кулаками грозил. Шел за ним до самой конюшни и так ругал, что парень с трудом сдерживался, чтобы не огрызнуться.
Чуть погодя прибыла хозяйка Розулей и с ней новый пурвиенский мировой судья, тоже из айзсаргов. Потом на высокой польской бричке приехал ксендз с Антоном Гайгалниеком. Пушкановский айзсарг, хоть и трезвый, был необыкновенно разговорчив. Здороваясь с Сильвестром, он так сильно тряс ему руку, что можно было подумать, будто они закадычные друзья. Словно не Гайгалниек грозился прошлой осенью растерзать на куски батрака мельницы Муктупавела.
— Здорово! Здорово! Факт! Бедово живешь, что, а? — посмеялся он, но, увидев, что святой отец уже пошел в дом, кинулся за ним.
Чуть погодя Сперкай вышел во двор, велел Сильвестру сесть на кобылку и мчаться в лавку за водкой. Денег он ему не дал, попозже сходит сам и рассчитается, только чтобы Сильвестр об этом не сказал лавочнику сразу. Пускай тот сперва посчитает на бумаге.
Когда Сильвестр вернулся, хозяйка, вся раскрасневшаяся, хлопотала у плиты. Сам Сперкай сидел за столом с гостями и, как видно было в полуоткрытую дверь, захмелел больше остальных. Говорил несуразно громко, называл дочь Викторию мелюзгой и гнал ее прочь.
— Бедняжечка моя… — поспешила Сперкаиха утереть слезы прибежавшей пожаловаться любимице. — Ангелочек ты мой! Ну что мне делать с тобой? Обе руки заняты. Пускай Сильвестр пожалеет тебя! — распорядилась она работником и, взяв принесенные бутылки, поспешила к гостям.
— Я не хочу… — затопала девочка за матерью, но в распахнутых дверях остановилась и за порог не пошла.
За столом разгорелся жаркий спор. Гости кричали, не слушая друг друга. Розулевская барынька, сердито тряся коротко подстриженными накрученными волосами, кричала вместе с мужчинами.
— Я тоже в своей жизни что-то повидала, я тоже что-то знаю… Если не могу жить как надо, так пропади все пропадом!
— Пропади все пропадом! — Одышливый Пекшан так энергично замахал руками, что из-под рукавов стали видны покрытые рыжими воплатитьлосами руки. — Если мне батраку при всем бесплатном еще двадцать пять латов в месяц, так уж лучше пускай все мое хозяйство прахом пойдет. Голыми руками пахать не станешь! Городские безработные в лаковых туфельках и шелковых галстучках разгуливают, а землевладельцы от расходов задыхаются. Если усадьба ничего хозяину не приносит, так на кой ляд мне это свое государство? За жабры взять! А тебя тут никто не спрашивает, — одернул он зашепелявившего Антона Гайгалниека.
— А я говорю: не-е, не дело это! — Молодой Озол встал. Выпятил грудь, будто приготовился на параде отрапортовать командиру. — Мы на дворе Сперкая собрались не водку глушить. Думаю, что все мы собрались тут для того, чтобы как верные сыны Латвии разобраться наконец, что нам делать. Пускай в границах нашей Пурвиенской волости, потому что мы знаем, что пурвиенские патриоты не одни и одни не останутся. Не из-за строптивых батраков нам голову ломать надо! Думаю, каждый из нас, если потребуется, сумеет страху на них нагнать. Полагаю, мы должны разобраться в главном. Ткнуть в рожу кулаком этой стоглавой гидре, этой депутатской банде и прямо сказать: или вы по-хорошему измените конституцию, дадите сельским хозяевам сильную власть, или же крестьяне прогонят вас.
Исторический роман известного латышского советского писателя, лауреата республиканской Государственной премии. Автор изображает жизнь латгалов во второй половине XIII столетия, борьбу с крестоносцами. Главный герой романа — сын православного священника Юргис. Автор связывает его судьбу с судьбой всей Ерсики, пишет о ее правителе Висвалде, который одним из первых поднялся на борьбу против немецких рыцарей.
Габиден Мустафин — в прошлом токарь — ныне писатель, академик, автор ряда книг, получивших широкое признание всесоюзного читателя. Хорошо известен его роман «Караганда» о зарождении и становлении казахского пролетариата, о жизни карагандинских шахтеров. В «Избранное» включен также роман «Очевидец». Это история жизни самого писателя и в то же время история жизни его народа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Марианна Викторовна Яблонская (1938—1980), известная драматическая актриса, была уроженкой Ленинграда. Там, в блокадном городе, прошло ее раннее детство. Там она окончила театральный институт, работала в театрах, написала первые рассказы. Ее проза по тематике — типичная проза сорокалетних, детьми переживших все ужасы войны, голода и послевоенной разрухи. Герои ее рассказов — ее ровесники, товарищи по двору, по школе, по театральной сцене. Ее прозе в большей мере свойствен драматизм, очевидно обусловленный нелегкими вехами биографии, блокадного детства.
Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.