Деревенский король Лир - [9]
– Пришел? Ну, а мы думали, ты уж у барина загулял… Ты ведь с ним любишь хороводиться, – заговорили хором сидевшие по лавкам мужики.
– Загулял! Чай, я, слава тебе, господи, не вертопрах какой, – обиделся дед. – Осмотрел вот все, обсчитал в королевстве-то своем, чтоб после не забыл что…
– Не бойсь! Не собьешься в мужицком-то королевстве!
– Не велики кладовые-то припасены, упомним, бог даст! – сказал, улыбаясь, молодой мужик, вставший при нашем приходе.
– Ну, вот, – рекомендовал мне дед, – это вот сыны мои, а это – старики, сваты да шабры, – знакомы тебе… А это бабы! – махнул дед, не оборачиваясь взад, рукой к печке, за загородкой которой стояли две-три молодые женщины.
Я поздоровался с его сыновьями «в руку». Один из них был высокого роста, с большою рыжею лохматкой, плечистый, здоровый, с веселым, открытым лицом, из тех мужиков-весельчаков, у которых на губах постоянно витает добродушная насмешка. Он был в красной ситцевой рубахе, суконных шароварах и больших сыромятных сапогах. Другой выглядел еще совсем парнем: низенький, сухопарый брюнет, подстриженный «в кружку», с серебряною серьгой в ухе, в суконном пиджаке и глянцевитых, с набором, сапогах. Это было одно из тех ухарских, беззаботных и несколько нахально высматривающих лиц, которых много встречается среди столичного фабричного люда.
По передней стене, действительно, сидели все мои знакомцы – и Самара, и кузнец с детским лицом, и сам дед Ареф приплелся кое-как; только четвертый старик не был мне знаком: это был кудрявый, черноволосый, смуглый, с крючковатым носом, низенький, коренастый мужичок, с вывихнутым плечом, которое он поминутно вздергивал до самого уха; на нем был новенький, со стоячим воротником сермяжный полуармяк. Он постоянно переводил глаза с одного говорившего на другого и так внимательно вытаращивал их и следил за разговором, что казалось, для него было крайне важно не потерять ни одного слова. Сам же он больше молчал.
– Пришел и ты? – обратились ко мне старики, кивая головами. – Посмотри, как нищую суму делить будем, – прибавил старик кузнец.
– Ну-у, нищую! Слава богу… чем наградить – найдется. Не по кабакам век прожили… Не знаю, как дальше дело поведут, а у нас, слава богу, заслуги есть… Крестьянство свое содержали, – обиделся опять дед, сердито расстегивая под бородой ворот кафтана.
– Да это я не в обиду тебе сказал, а так… больше для всего крестьянства… Что для барина наше хозяйство? Пустое место… А туда же, скажет, делить собрались… Вишь, старики собор собрали! Как быть! Все ж позабавятся, старину вспомнят! – добродушно подсмеивался старый кузнец, начиная жевать беззубым ртом.
– У всякого свой сурьез, – категорически заявил Чахра-барин и, обдернув синюю пестрядинную рубаху[10], махнул по столу рукой. – Бабы! прибери со стола! – грозно крикнул он. – Что за порядок! Что вы, не видите, что ли?.. Экая деревня! Рады, что мужья приехали, и глаза разбежались!
Дед ворчал, старики и сыны молча улыбались. Я подошел к старшему сыну.
– Делить вас дед хочет, – сказал я, чтобы чем-нибудь начать разговор.
– Делиться хотим, – поправил он меня.
– Что же, сами хотите?
– Да из-за баб больше… Нам что! Мы в Москве живем, в заработках… А вот бабы… Дедушка-то стар уж стал, настоящего распорядка с бабой не сделает… Бабы забижают! – подмигнул он мне добродушно на отца.
– А ты бы… того… скромненько, Титушка, – сказал дед сыну, сдержанно кивая бородой. – Погодить бы… Вот, когда я сам своему пределу конец положу, тогда и разговаривай!.. А то ведь здесь старики… Смешки-то оставь!
Сын захохотал беззвучным смехом и замотал из стороны в сторону своею рыжею лохматкой.
– Да нам что!.. Господь с тобой, – ответил он, – владычествуй!.. Мы в твою команду не встряем… Сделай милость!.. Мы вот – ноне здесь, а завтра нас нет… Все в твоих руках! Сам за все и ответствуй. Мило – так командуй, а не мило – твое дело!.. Мы тут ни при чем… Ваше дело с бабами!
И Тит опять засмеялся беззвучным смехом.
– Да уж надоть правду сказать: чужой век заедать – заедает, а распорядков хороших мало видно! вдруг сказала сидевшая у люльки женщина, бросила в нее ребенка и порывисто начала его качать, – Кабы из его-то команды пользу видеть…
– Молчать! – грозно перебил дед. – Ах ты, эдакая… сорока! Али муж приехал, так и страх потеряла?
– Кабы ежели… А то шумит, что сухой веник, – не слушая, продолжала бойкая баба, – со всеми соседями перессорил своими-то порядками…
– Перестань!.. Что за самоуправство? – протянул презрительно-наставительным тоном, искоса взглянув на бабу, молодой мужик в пиджаке, все время крутивший цигаретку.
Молодая баба, вероятно, была его жена.
– Ну, умиритесь! – сказал торжественно дед. – Дело такое… вековое… Соглас во всем нужен!
И дед поставил на стол штоф водки, а бабы подали огурцы, куженьки[11], хлеб.
– Благословимся, старички! Начинай, Ареф, – приглашал дед, наливая водку. – Ну-ка, милячок, – обратился он ко мне, – для начала дела… из гране ной-то! Вот она – заслуженная-то мужицким умом!
