- Какая разница, - ответила она, и её тело, обмякнув, отдалось ему на милость. – Ты не услышишь его.
Тут Дэниел чуть не расхохотался.
- Такая крутая, да?
- Нет, сэр. Такая хорошо выдрессированная.
И, боже, она не соврала. Дэниел не раз видел, как другие сабмиссивы плачут при первом же взмахе плётки, как визжат, будто кожаные шнурки рассекли кожу до мяса вместо того, чтобы просто оставить на их нежных спинах красные следы. Но Элеонор стояла спокойно, расслабленно и равномерно дышала, терпя боль как настоящая профи. Конечно, эта лёгкая порка, скорее всего , бледнеет в сравнении с тем, что проделывал с девушкой её хозяин. Однако её добровольное согласие на боль, на самого Дэниела, доверие, которое она ему выказала, позволив привязать себя к столбику кровати...
Отбросив флоггер, Дэниел прижался спиной к груди Элеонор и резко, глубоко вошёл в её тело. Его окутали влажность и тепло девушки. Больше трёх лет он жил как монах, и сегодня хотел, нет, не мог не наверстать потерянное время.
Перед самым оргазмом Дэниел заставил себя выйти, подобрал флоггер и ударил Элеонор снова. Но этот удар был сильнее, настолько сильным, что она всё же вскрикнула от боли. И на Дэниела этот звук подействовал похлеще, чем на неё - удар плётки. Снова толкнувшись в Элеонор, Дэниел почувствовал, как, наконец, начинают отваливаться слои грязи, которыми он оброс за три года, пока оплакивал Мэгги под землёй. С каждым свирепым толчком он всё больше возвращался к жизни, всё больше становился похож на себя прежнего.
Наконец, он освободил Элеонор от пут и позволил упасть на пол. И тут же оказался на ней и в ней, будто какое-то животное. Теперь ничто не могло его остановить или замедлить. Он полностью отдался сексу. Единственная крошечная частичка мозга, в которой ещё сохранилась способность думать, благодарила Бога за то, что Элеонор не сказала своё стоп-слово. Произнеси она его сейчас, и пришлось бы жить с чувством вины, что не остановился.
Кончив в четвёртый раз, Дэниел попытался сползти с девушки, но понял, что полностью обессилел, и просто рухнул на её лежащее ничком тело. Начал извиняться, что так далеко зашёл, но в ответ снова услышал смех. Тот же невероятно эротичный смех. Гомер всё не так понял, - пришла мысль. По традиции сирены - певицы, но истинная песня сирены - смех.
- Что такое? - целуя её сзади в плечо, поинтересовался он.
- Вот это, - ответила она и вытянулась под ним, словно ничуть не возражая, чтобы он остался внутри на всю ночь, - вот это, я понимаю, чпокарь.
Он помнит, как тогда они вместе рассмеялись. Боже, эта девушка каламбурила даже во время секса. Этот смех всё ещё стоял в ушах, пока Дэниел возвращался на лестницу, к тому месту, где он стоял рядом с Кингсли.
Тем временем в гостиной Элеонор что-то насторожило, и она повернулась к теням на лестничной площадке. Дэниел ещё глубже отступил в темноту.
Кингсли поманил наверх, и Дэниелу пришлось оторваться от созерцания Элеонор. Попадись он ей на глаза... попадись на глаза её спутнику, ничего хорошего это не принесло бы. Возможно, когда-нибудь ему удастся посмотреть на неё без желания утянуть к себе, выбить и вытрахать из её головы воспоминания о других мужчинах. Возможно, однажды... но не сегодня.
Наверху лестницы Дэниел на мгновение повернулся к Кингсли спиной, чтобы перевести дыхание.
- Я могу для тебя что-нибудь сделать? - поинтересовался Кингсли. - Возможно, одна из жемчужин моей императорской коллекции поможет тебе отвлечься от мыслей о le prêtre’s petite amie [5] .
Развернувшись, Дэниел схватил Кингсли за горло и стремительным, сильным движением прижал к стене.
- Я сейчас не в самом лучшем настроении, ты уж прости, - почти прорычал Дэниел. - Однажды, Кингсли, ты сам привяжешься к женщине, вместо того чтобы собирать их, словно вазы. Если из-за твоего дурацкого акционишки пострадает Аня, я покажу тебе и твоему священнику внизу, что такое подлинный садизм. Comprenez-vous?[6]
Кингсли смерил его взглядом. Дэниел знал, что несмотря на весь его кажущийся пофигизм, Кингсли по праву можно назвать одним из опаснейших людей в городе, а то и стране. Однако , когда Дэниел глянул ему в глаза, увидел там едва заметную тень страха. Дэниел усмехнулся.
- Je comprends, - ответил Кингсли. (прим. фр. я понимаю)
- Хорошо.
Дэниел убрал руки с шеи Кингсли и отступил.
Кингсли опять пришлось поправлять свой помятый галстук.
- А теперь мне пора, - объявил Дэниел и направился к парадной лестнице. - Я собираюсь пообедать. Собираюсь к себе домой. И не собираюсь думать о тебе, Элеонор, священнике и том мире, в который ты меня снова втянул.
Кингсли недоверчиво приподнял бровь.
- Если не подводит память, это ты постучался в мою дверь, Дэниел.
- Да, и после аукциона больше стучать не намерен. Побуду тут, чтобы убедиться, что с Аней всё будет в порядке, а потом уеду.
Дэнил пошёл прочь.
- Это был тест, mon ami.
Развернувшись к Кингсли, Дэниел тотчас пожалел о своём решении.
- Какой тест? Нет. Извини. Quoi? [7]
Кингсли гневно сверкнул глазами: ответные шпильки на французском бесили его как ничто другое.
- Та неделя вместе... ты и Элли. Это был тест.
