День за днем – конец. том 1 - [39]

Но почему же все его естество сопротивляется этим логичным и беспощадным доводам? Откуда это смятение и бессильный гнев? Почему он не хочет быть ни разумным, ни логичным?..

— Ну что же, можешь поплакаться мне в жилетку. Я все выслушаю, будь уверен, — снова заговорил Курц.

— Да нет, все в порядке.

— Странный же ты, дружище. Ты это знаешь? Как по мне, все очевидно… — начал было Курц, но внезапно замолчал.

— Что очевидно? — Соске поднял голову. Но Курц лишь с небрежной улыбкой прикончил свой скотч и бросил:

— Чепуха. Не думай об этом. Лучше скажи, ты говорил с Канаме, прежде чем уехать?

— М-м… да.

— Она расстроилась? Заплакала? Думаю, она точно не была рада.

— Я... не хочу говорить об этом.

По правде говоря, он ничего не сказал Канаме. Ни единого слова. Ничего о том, что он уезжает. Да и что он мог сказать ей, особенно после того разговора, когда Канаме постригла его? Он не мог набраться храбрости даже для того, чтобы взглянуть ей в глаза. Жалкий трус. Он лишь отправил в школьную канцелярию официальное письмо о том, что по личным обстоятельствам уходит из школы, и перетащил все свое (а, вернее, митриловское) имущество в неприметный трейлер, который мирно стоял на проплаченной надолго вперед автостоянке неподалеку от дома.

Согласно подгонявшему его приказу, а еще больше потому, что сам не мог решить, что делать дальше, Соске оставил все, как было, и сбежал.

Черт, на полях его прежних сражений ему никогда не приходилось решать такие дилеммы. И никогда ему не было так тяжело.

— Вот оно что… — Курц, не стал настаивать, за что Соске невольно почувствовал благодарность. Он лишь приподнял стакан и позвал бармена:

— Еще один!

Заговорив с ним о чем-то малозначащем, Вебер громко и легкомысленно захохотал, демонстрируя полное отсутствие интереса к проблемам товарища.

В этот момент шум непринужденных и неизысканных разговоров в баре почему-то пошел на убыль. Грубый хохот, грохот кружек по столешницам, пьяные песни и вопли стали незаметно, но неотвратимо стихать, а температура в баре, казалось, понизилась градусов на десять. Повеяло некоторой отчужденностью, если не сказать враждебностью. Картина до смешного напоминала бы сценку из затрепанного вестерна, если бы не то, что публика в здешнем баре была не такой подозрительной и бандитской, как можно было бы заключить по шуму, который она производила. Но враждебность и недоверие все-таки присутствовали и были реакцией на какое-то чужеродное вторжение.

Причина скоро стала ясна. В бар вошел незнакомый офицер.

Темнокожий лейтенант в черном полевом комбинезоне с шевроном с надписью «FLT33» на плече. Широкие и крепкие плечи, атлетическая, подтянутая фигура, длинные сильные ноги. Даже издалека он казался очень высоким, на полголовы выше Курца, в котором тоже было метр восемьдесят.

— Никогда раньше его не видел. Откуда он взялся? — удивленно пробормотал Курц. Соске же машинально отметил, что уже встречал незнакомца раньше. Где? А, только что, в приемной кабинета капитана первого ранга Тестаросса. Тот самый офицер?

Мужчина решительно пересек помещение, протолкнулся к стойке, и, задев рукавом по спине Соске, уселся на табурет перед боковой стойкой, слева от Курца.

— Воды, — бросил он, положив на стойку пятидолларовую банкноту. Пожилой бородатый бармен взглянул на него с явным неодобрением.

— Это бар. Здесь мы наливаем алкоголь, понятно? Что за чепуха?

— Алкоголь противоречит заповедям Аллаха. Воды.

— Нечего заходить в бар, если так, — пробормотал бармен, но смирился, налил в стакан пузырящейся содовой, и сердито стукнул стаканом по стойке.

Взяв стакан, незнакомый лейтенант повернул голову и пристально взглянул в упор на Соске. После этого, как будто совершенно потеряв интерес к окружающим, он отвернулся, и, не спеша, стал цедить свою газировку.

Его кожа была смуглой, а разрез глаз говорил о том, что в нем смешались европейская и арабская кровь. В глазах светился интеллект и внутренняя сила, а тонкие губы были плотно сжаты.

— Простите меня, лейтенант, — заговорил Курц, — не хотелось бы выглядеть невежливым при первом знакомстве, но не могли бы вы пересесть?

— Зачем мне это делать?

— Три места в этом углу стойки зарезервированы для нашего скромного отряда СРТ, а вы обосновались прямо на одном из них.

— Так записано в правилах?

Лейтенант адресовал этот вопрос не Веберу, а бармену, который стоял в сторонке, протирая стаканы. Тот насупился и покачал головой:

— Само собой так сложилось. Места за тем столом и по другой стороне стойки тоже принадлежат другим подразделениям. Мы сделали это для того, чтобы люди всегда знали, что могут зайти сюда и расслабиться.

— Значит, это просто местный обычай?

— Можно и так сказать. Вы здесь новичок, и еще не все знаете. Но место, на котором вы сидите, можно по праву назвать «зарезервированным».

— Не понимаю.

— Здесь всегда сидел наш погибший командир, — снова заговорил Курц. — Прошу прощения, но не могли бы вы представиться? Мне не хотелось бы надрать задницу незнакомцу.

— Понятно, — спокойно проговорил лейтенант, не глядя на него. — Как же звали вашего бывшего командира?

— Урц-1. Капитан Гэйл МакАллен.