День творения - [8]

Этот случай, по ее мнению, безусловно свидетельствует о феноменальной пытливости ума, ибо далеко не каждый подросток, тем более двоечник, интересуется азотистыми соединениями галогенов; в ее многолетней педагогической практике это, можно сказать, уникальное событие, и нее теперь нет никаких сомнений в талантливости Верещагина; во всяком случае, она считает, что факт исключения из школы ученика, интересующегося азотистыми соединениями галогенов, был бы вопиющ.

Эти азотистые соединения галогенов произвели на директрису сильное впечатление, тем более что она перепутала их с азотистыми удобрениями, о необходимости увеличения производства которых в то время писали все газеты, и она решила, что двоечник Верещагин идет по переднему краю насущных нужд народного хозяйства.

Его оставили в школе.

Тот последний – третий – взрыв, вызвавший в городе небольшое землетрясение и чуть не отправивший Верещагина в колонию для малолетних преступников, был произведен мало понятным способом.

Алмазы не получились и в третий раз. Больше Верещагин ими не занимался. Отныне родной город мог спать спокойно.

Конечно, англичанин Хэнней был упорней. Верещагин – три, а Хэнней – восемьдесят взрывов устроил. Стальные трубы разлетались у него в щепы. Но двенадцать алмазиков он все-таки сделал. Ровно дюжину.

Впрочем, дело не в упорстве. Совсем для другой цели был рожден Верещагин. Алмазики и взрывы для него – лишь первая проба сил. Преамбула. Детская забава.

Мы всегда играем в игры лишь отдаленно сходственные с тем, к чему призваны.

Не нужны были Верещагину алмазы. Он миллионером не планировал стать. Он просто упражнял свой ум и способности, а когда наупражнял – потерял интерес к упражнению.

Так нож, будучи заточенным, теряет интерес к оселку.

9

Автор этих строк раньше тоже многим увлекался, а потом терял интерес, хотя в разгар увлечения ему казалось, что никогда не потеряет. О каждом увлечении он думал, что оно на всю жизнь.

Так, например, в возрасте шести лет он увлекся следующей идеей: вот бы пальнуть из винтовки вверх с такой точностью, чтоб пуля, пронизав небо и потеряв силу, упала на землю не где-нибудь в отдалении, а прямо к ногам стреляющего.

Зачем автору этих строк понадобилась такая пальба в белый свет? А затем, чтоб упавшую к его ногам пулю благоговейно потрогать. Обнюхать, рассмотреть и, может быть, даже лизнуть.

Ведь она побывала на небе, эта пуля. Шутка сказать – на небе! В запретных высях! И пусть она внешне осталась прежней, внутренне она изменилась. И потрогать ее означило – приобщиться.

К чему приобщиться, автор сказать не мог, да и само слово такое – приобщиться – не было ему тогда еще известно. Это он теперь говорит: приобщиться. А в то время он просто чувствовал, что, потрогав, приобщится. А к чему приобщится, он и теперь толком сказать не может.

Одним словом, имелась такая мечта. Но по малолетству автор был лишен возможности баловаться с огнестрельным оружием. Поэтому он смотрел на взрослых с завистью и думал: какие счастливые, они могут. Но почему же не делают, если могут? Вот что его удивляло.

Автор даже начал сильно презирать взрослых за то, что они не используют имеющейся в их распоряжении возможности. Он не сомневался, что сам, когда вырастет, обязательно пальнет в небо над собой, а потом коснется упавшей пули, чтобы стать приобщившимся человеком. Он думал, что интерес к этому делу потерять невозможно.

А вот – потерял! Теперь ему совсем просто достать винтовку и пальнуть. Даже автомат он мог бы попросить у знакомого генерала. Но – не хочется. Неинтересно теперь ему это. Раньше было интересно, да не мог, теперь может – да неинтересно.

И все же он пальнет когда-нибудь. Потому что ему не дает покоя воспоминание об испытанном в детстве презрении к взрослым – могущим, но не желающим. Достанет автор винтовку и пальнет, потому что не хочет, чтобы мальчик, которым он был, презирал его теперешнего, взрослого.

Вот допишет эту книгу, напечатает ее и – пальнет

Приобщится.

10

Впоследствии искусственные алмазы все же были созданы. И в заморских странах, и в родном отечестве. Но, к сожалению, не Верещагиным. То есть не нашим Верещагиным. Следует подчеркнуть, что именно не нашим, так как создал искусственные алмазы все-таки Верещагин – академик Леонид Федорович Верещагин, вернее, большой коллектив ученых под его руководством.

Лет десять тому назад наш Верещагин был даже представлен академику – во время перерыва на одном научном симпозиуме – и тот, небрежно пожав нашему Верещагину руку, спросил – с мимолетным удивлением: «Что? Коллега однофамилец?», после чего, не дожидаясь ответа, вернулся к прерванному разговору с другим академиком.

Академик разговаривал с академиком, а наш Верещагин постоял-постоял рядом и ушел как оплеванный.

На днях я повстречал Леонида Федоровича, создателя отечественных искусственных алмазов, в столице, на Электрозаводском мосту, совершенно случайно. Он окликнул меня, схватил за плечо и зашептал в ухо: «Умоляю, познакомьте меня с вашим Верещагиным! Говорят, его когда-то подводили ко мне, но – господи! – если б я всегда понимал, кого ко мне подводят, я б давно уже служил не науке, а госбезопасности».