День творения - [10]

Этот профессор Красильников просил ученика девятого класса зайти к нему на кафедру теоретической физики и любой удобный для него день – во вторник или пятницу, и в какое захочет время – с пяти до семи вечера.

Верещагин пошел в пятницу. Впоследствии он сотни раз бывал у Красильникова, но откуда тот узнал о его реферате – навсегда осталось для Верещагина тайной: и первую встречу постеснялся спросить, а потом забыл. Не имело уже значения.

Так что и не тайна это вовсе. Тайна жжет сердце и гложет мозг.

13

На физико-математический факультет Верещагин не прошел по конкурсу. Все экзамены он сдал на «отлично», но по сочинению получил тройку.

И тогда состоялся странный разговор между профессором Красильниковым и старшим преподавателем кафедры русской литературы, принимавшим вступительный экзамен.

Профессор Красильников остановил старшего преподавателя на лестнице и попросил уделить ему три минуты для личной, как он сказал, задушевной беседы.

Старший преподаватель так давно работал в университете, что, хотя не имел ученой степени, был похож на профессора больше, чем профессор Красильников. Он носил каштановую бородку с проседью, а профессор Красильников не носил. Встречая знакомых, он с достоинством наклонял голову, а профессор Красильников судорожно кивал. Когда к нему обращались студенты, старший преподаватель говорил баритоном: «Слушаю вас», а профессор Красильников трусливо убегал, восклицая фальцетом:

«Некогда! Некогда!», а потом, как мальчишка, бежал обратно и спрашивал: «Ну, чего вам? Только быстренько, быстренько!»

«Слушаю вас, коллега», – сказал преподаватель литературы баритоном и наклонил к Красильникову правое ухо, за мочку которого Красильников тут же и ухватился. Он притянул ухо к самым своим губам и, что есть силы сжимая, страстно зашептал: «Поставьте ему четверку, а? Поставьте! Это исключительный юноша! Я слежу за ним уже третий год!»

«Но, коллега, это невозможно, – ответил преподаватель литературы – не сразу, а лишь после того, как ему удалось высвободить ухо и понять, о ком идет речь. – Он допустил грубейшую ошибку. Даже самый малограмотный абитуриент не написал бы слово «русский» с одним «с», а он написал».

Верещагин избрал для сочинения тему: «Михайло Ломоносов – великий русский ученый» и в первом же предложении пропустил важную букву. Он всегда забывал удваивать, он часто описывался, мы уже об этом говорили.

«Чепуха! Барахло! – сердито сказал профессор Красильников и вытер о пиджак пальцы, которыми держал мочку. – Разве это ошибка? Ошибка – это когда вместо одной буквы пишут другую. А он просто не написал. Это сокращение, а не ошибка! Если квалифицировать дело таким образом, то ему можно поставить даже пять».

«Но, коллега…» – вразумляюще произнес преподаватель литературы. Прежде ему не приходилось пользоваться вниманием известного во всем мире ученого Красильникова, поэтому он с особым удовольствием напирал на почти панибратское в данном случае обращение «коллега». «Да, коллега, – говорил он, наслаждаясь иллюзией равенства. – Но, коллега…» – «Стойте! – закричал Красильников. – В какой букве он ошибся, вы можете сказать? Какую букву он написал не так? Не можете! Значит, ошибки не было!»

И, придя в восторг от своего наивного логического финта, он дернул преподавателя за каштановую бородку с проседью.

«Он не букву, он слово, коллега, написал не так», – мягко разъяснил преподаватель, качнувшись. «Покажите мне его сочинение! – завопил Красильников. – Я хочу посмотреть сам! Хоть это вы можете сделать?» – «Разумеется, коллега», – ответил преподаватель и, взяв профессора под руку, повел его в комнату, где хранились документы приемной комиссии.

Красильников выхватил у него из рук листки с верещагинским сочинением и углубился в чтение. «Ага! – воскликнул он. – Ага! Смотрите, вот еще слово «русский»! Сколько в нем «с»? Два! Значит, в первом случае была просто описка!» – «Но ведь конкурс, коллега…» -начал преподаватель, но Красильников махнул на него рукой со словами: «Мальчик прекрасно пишет эти чертовы «с», – выбежал из комнаты. «Куда же вы унесли сочинение, коллега?» – прокричал преподаватель вслед, но услышан не был.

Красильников вбежал на второй этаж и ворвался в кабинет ректора, размахивая верещагинским сочинением как флагом, белизна которого, однако, свидетельствовала не о капитуляции, а скорее наоборот. Как раз в этот момент глава университета давал какие-то важные указания стоявшей перед ним секретарше и на Красильникова поэтому посмотрел с некоторой досадой.

«Я ровно на минуту! – закричал Красильников, мчась по просторному кабинету. – Даже на секунду! Но без свидетелей, наедине, с глазу на глаз, тет-а-тет!» И, обежав стол, он припал к ректорскому уху, предварительно уцепившись в него пальцами, чтоб голова ректора не могла отпрянуть. Секретарша, женщина многоопытная, знающая, в каких случаях и с кем нужно вести себя тактично, на цыпочках вышла из кабинета; ровно через минуту оттуда выскочил и Красильников, очень довольный. Сочинением он уже не размахивал, а комкал его, стараясь засунуть в карман. Когда секретарша вернулась и кабинет, ректор по-мальчишечьи шмыгал носом, мочка уха у него светилась пурпурно, как рубин-самородок.