День святого Жди-не-Жди - [26]

«Кто ж тогда убегает в горы?» — «Мой отец, Набонид Великий».

«Почему он бежит, этот сильный и властный муж, ведь он правит городом, что внизу, ведь он управляет Родимым Градом?»

«Он думает, что бежит от брата, но воистину он бежит от меня».

«Почему он бежит от тебя?» — «Потому что смерти боится».

«Почему он смерти боится?» — «Потому что умрет непременно, и хочу того я».

«Неужто хмель праздника так тебя опьянил?» «Он умрет, ибо здесь моя Истина восторжествует».

«Что за Истина у тебя?» — спросили близняшки-калеки.

«Существует Жизнь Мрака, а с нею Жизнь Света, Жизнь Покоя а также Тревоги,

А еще жизнь Былого, а еще жизнь Грядущего, жизнь Эмбриона, Жизнь Человека, жизнь Океана, и Воздуха жизнь,

Солнца жестокого жизнь, Воды ниспадающей жизнь».

«А для нас, не знающих Жизни, речи твои — загадка,

Но ведь смысл обретают слова, обагренные кровью!»

И на этом Пьер распрощался, благодаря за радушный прием горячо.

Пополудни к часу шестому я проник в горловину ущелья Предков.

Там утесы хранили вид старцев, их головы мох украшал.

И достигло солнце своей абсолютной власти, и камень дрожал, как в лихорадке плоть,

И поднялся ветер, на склоне вершины дремавший.

Заметался в ущелье, словно несметное войско,

Неотъемлемый груз невидимой конницы горной,

И дыханье его кожу с рук и лица сдирало и как кости скалы глодало.

И я шел чрез ущелье Предков, щель первых ворот[66] Великого Минерала.

Той дорогой не мог не пройти отец, однако не видел я ничего, что могло бы служить подтвержденьем,

До часа восьмого.

Продолжал я идти, с ветром сражаясь, воющим в горной гортани

И с камнями сражаясь, с солнцем сражаясь, со зноем сражаясь.

И лишь к часу восьмому заметил я влажные пятна, что у подножья скалы расходились ручьями.

Ветер знойный уже иссушил эту лужу, в тень ее превратив.

И я понял тогда, что шел верным путем отец, ибо на этом привале мочился

И теперь, задыхаясь, стремился Истока достичь, ибо не было здесь другого пути.

И я знал это, ибо давно эти горы избрал местом своих открытий.

Был уверен в пути своем я, и за шаг свой спокоен, и, почувствовав голод, остановился,

И отведал хлеба, и сыра, и фруктов, красным вином запивая.

«Поль Набонид, ты слышишь меня? Вот я здесь на тропе,

На пути, что скоро меня приведет пред родительский лик,

Пред лик отца моего, которого мы смутили,

И который скрывал эту жизнь, о которой мы знать желали.

Но его мы раскрыли и разгадали,

И теперь я без ненависти догоняю, по знойной горе восходя,

Догоняю того, кого мы без злобы низвергли. И бежит наш отец! Он бежит через горы, за собой увлекая жизнь, что в тайне от нас держал,

Ту секретную жизнь, которую мы предадим свободе, ибо вели себя осторожно, мудро и прозорливо.

Нет: осторожным, мудрым и прозорливым был один ты, а я только грезил,

Мои грезы умелой рукою ты взял и из них сотворил мечту настоящую,

И тогда мой отец город оставил,

Еще ранее в горы я уходил совсем как зверь изнуренный, как истерзанный человек, подобно птице метался,

Уходил я из города и, когда возвращался, отец мой прощал,

Ибо всегда и во всем проявлял ко мне снисхожденье.

Но любовь его настоящую я обнаружил, а из этой мечты его бегство ты заключил,

А из этого бегства отслеживание и погоню я сотворил.

Я лишь грезил».

Так я спел, вина красного выпил и снова пустился в путь,

С ветрами сражаясь, с камнями сражаясь, с солнцем сражаясь.

Оказался в горах Пьер один, и сказал он:

«О, отец мой! Отец, я тебя ненавижу! Отец, я тебя ненавижу безмерно!

Я вознесен по склону горы как утес, перо, что уносит дыхание мести,

Ослеплен я, ибо не ведаю ни пути своего, ни стези.

И дорога моя есть тайна усталому телу, ногам, что шагают к вершинам.

И смерть меня гложет, смерть и желание смерти,

Мой Отец, как хотелось бы мне, чтоб ты умер, да, чтоб ты умер!

Мой Отец, почему ты был таким всемогущим, таким всесильным?

Ведь ты встал на моем пути, а я тебя не увидел.

Ты меня защищал, когда я был еще ребенком, и ты, отец, меня раздавил.

Ты меня поддержал, когда я ходить не умел, и ты, отец, меня так унизил.

Ты меня подводил к порогу мужей, и ты, отец, меня оскопил[67].

Ты хотел, чтобы я онемел и истина онемела моя, как я сам,

И в Городе чтобы Родимом, где живущие все по праву — твои, потерянным я себя ощутил.

Моей истины ты не понял, ты меня так унизил.

Моих слов ты не слушал, ты меня раздавил[68]. Всемогущим, всесильным ты в Городе был Родимом, который сжимал в своем кулаке,

Ты был первым тогда, ты был главным тогда, и все горожане лизали подошвы твоих сапог, Когда ты вещал, пред тобой эти люди склонялись до самой земли,

И весь Город Родимый поддерживал силу и славу твою.

Даже ненависть редких, даже ненависть редких мощь твою укрепляла!

Да, ты был мне отцом, говорил ты, что хочешь чтоб стал я мужчиной,

Но воистину, да, мой отец, воистину ты хотел, чтобы я стал безвольным,

А я верил всему, что ты говорил, наставник, начальник, законодатель и повелитель,

Но когда захотел я открыть тебе тайну двойную Жизни,

И напомнить тебе о судьбществовании и условиях рыбьих,

Надо мною ты насмеялся, склонил мою голову смехом громоподобным.

И когда захотел я другим приоткрыть тайну двойную Жизни,

Напомнить и им о судьбществовании и условиях рыбьих,