День Суркова - [58]

Сурков понял, что долго этого не выдержит, поэтому попытался одеть Эльзу в усмирительную рубашку и сходить за жвачкой. Оказалось, что это совсем не просто. В одиночку он не мог справиться с девушкой, которая хотя и была меньше ростом, обладала невероятным проворством и ловкостью. Так, поборовшись с ней около семнадцати раундов, Сурков окончательно выдохся и решил взять её с собой. Оставлять сумасшедшую в разрушенной квартире он не решился, поэтому взял за руку растрёпанное создание в ночной рубашке и потащил к ближайшему киоску. Прохожие на Суркова никакого внимания не обращали. Они ждали, пока парочка удалится на безопасное расстояние, и уж затем крутили головами и живо обсуждали происходящее. Обсуждать было что. Эльза вела себя как заправский хулиган: приставала к мужчинам, обзывала женщин, царапала и кусала Суркова и пыталась унести всё, что могло сдвинуться с места. Уходить от киоска, где было множество разноцветных конфет, Эльза не хотела. Через два часа уговоров она согласилась на сделку и, получив полкило карамелек Бон Пари, вернулась довольная и полная надежд. К трём часам ночи конфеты кончились. Суркову снился Ад, и поэтому он не сильно удивился, увидев пылающее одеяло. Оказалось, что Эльза снова нашла спички. Спать она совершенно не хотела и развлекалась, не зная устали. Через двое суток Сурков понял, что последняя капля уже давно переполнила чашу терпения. Ему очень не хотелось сковывать движения Эльзы, но другого выхода не было, и, соблазнив девушку кусочком сыра, он всё-таки застегнул рубашку. Как ни странно, но Эльза это восприняла спокойно. Она не могла делать выводы, и сколько Сурков не пытался, он не смог объяснить ей, почему её постоянно одевают в мешок.

Сурков убрался в квартире, выбросил поломанную мебель, привёл в более или менее приличное состояние кухню и приступил к первому за последние дни приготовлению пищи. Эльзе очень понравилось, как шипит масло, шинкуются овощи, и кипит чай. Она с восторгом наблюдала за приготовлением салата, и Сурков решил, что можно доверить это дело ей. Ошибка стоила ему разлитыми продуктами, пропавшим ужином и порезанным пальчиком. Увидев алую каплю на безымянном пальце, Эльза горько заплакала, забралась под кровать и сорок часов отказывалась выходить. Когда она пришла в некоторое согласие с реальностью, Сурков установил аквариум, который успел наполнить водой и рыбками. Зная предыдущие проделки Эльзы, это было совершенно глупо. Но Сурков верил, и его надежды неожиданно оправдались. Эльза сумасшедшими глазами пожирала замысловатый полет гупешек. Так продолжалось около трёх дней, на четвёртые сутки она их съела. Очевидно, что девушка проголодалась, но Сурков это заметил, только когда обнаружил пустой аквариум. Больше всего его удивило, что Эльза его не разлила. Она всегда поступала неординарно, и Суркову так и не удалось предусмотреть или понять ход её мыслей. Единственное, что радовало Эльзу с завидным постоянством, были мыльные пузыри. Она приходила в полный восторг, заливалась серебряным смехом и по-детски кружилась вокруг переливающихся радужных сфер.

После очередного мыльного сеанса Сурков украдкой смахнул скупую мужскую слезу и вызвал сиделку, которая должна была развлекать Эльзу в его отсутствие. Газеты пестрили подобными предложениями, поэтому поисками заниматься не пришлось. Однако явившаяся симпатичная особа больше походила на ковбоя. Даже сапоги у неё были со шпорами, что её, впрочем, нисколько не смущало. Вообще, она не была стеснительным работником, потому что переодевалась при Суркове несколько раз. В её гардеробе нашёлся костюм полицейского, медсестры, и даже рокера мотоциклиста. Последний понравился Эльзе больше других. Блестящие кнопочки и кожаные застёжки надолго привлекали её внимание, а когда сиделка достала хлопающий кожаный хлыст, она совершенно обо всём забыла. Стоили услуги сиделки дорого, но, узнав, что развлекать придётся девушку и при этом не запрещается приводить подруг, она сделала щедрую скидку.

Сам же Сурков стал посещать городское кладбище. Делал он это преимущественно ночью, за что приобрёл дурную репутацию среди сторожей. Последние боялись ходить к могилам, а когда Сурков расспрашивал, есть ли здесь нечисть, совершенно пугались, напивались у себя в строительном вагончике и не выходили на воздух, даже если их тошнило.

Сурков рыскал по аллеям и склепам, звал лукавого и богохульствовал, однако это мало помогало. Он оброс, стал пить горькую, и вдовы, посещавшие кладбище, принимали его за местного бомжа. Однажды Сурков так набрался, что заснул в свежевырытой могиле. Неизвестно, сколько он спал, однако проснулся оттого, что кто-то наступил ему на ногу.

— Черт! — вырвалось у Суркова.

— Да, — сказало существо, причинившее неудобство.

Сурков со сна потёр глаза и различил силуэт человека, пытавшегося выбраться из могилы.

— Стой! — закричал Сурков.

Но существо уже припустило по стене, используя в качестве поддержки идущий от поясницы хвост.

— Стой! — повторил Сурков. — Подожди! Черт, слышишь меня? Это я, Сурков.

Черт, по всей видимости, облачённый в сухой защитный скафандр, пытался включить турбонадув хвоста. Хвост не запускался. Схватив за него, Сурков потянул черта к себе.