День середины лета - [8]

Три уставшие фигуры вынырнули из-под опущенного балдахина большой кровати, кивнули безмолвно Алим. Никого из них девушка прежде не видела в Храме, но все же могла поклясться, что перед ней целители — притом самые-самые лучшие.

— Ты вовремя, — прошелестел один. — Мы почти исчерпались.

— Убирайтесь! — грубо отогнала их жрица. — У вас есть три часа на отдых. Я пришлю еще кого-нибудь в подмогу… Чего стоишь? — тут же одернула она Илл'у. — Больной ждет!

Замирая от ужасного предчувствия, девушка приблизилась к кровати. Существо, что предстало перед ней, уже не походило на человека. Смердящий, гниющий труп, издающий булькающие, жуткие стоны — вот что это было. Но ОНО жило! Остатки жизни теплились в этом разрушенном теле, поддерживаемые истощенными до крайности лекарями.

Остатки жизни и остатки разума…

— Исцели его! — жестко приказала Алим.

— Я не могу! — почти разрыдалась от ужаса Илл'а. — Никто не может! Ресурс его исчерпан, время вышло! Поддерживать жизнь в ЭТОМ — просто… бесчеловечно! Чудовищно! Я не буду…

Звонкая пощечина оборвала ее испуганный плач. Щека загорелась огнем, глаза жрицы сузились неумолимо и холодно.

— Помолчи и займись делом! — прошипела она. — Восстанови столько, сколько сможешь. Давай! — Алим подтолкнула к девушке изъеденную язвами руку больного, сама же закрыла ладонью его лицо. — Давай же! Реветь потом будешь!

Кусая губы и всхлипывая, Илл'а коснулась скрюченных, подрагивающих пальцев, вливая в них струйка за струйкой свое легкое, целебное тепло. Тошнота, отвратительный холод приближающейся смерти тут же навалились на нее, норовя утащить за собой. Существо на кровати болезненно выгнулось и тоненько, мучительно завыло. Рядом стиснула зубы жрица, также погрузившись в исцеление.

Лицо больного начало обретать человеческие черты, булькающий стон превращался в хриплое дыхание, язвы покрывались коркой…

— Не прекращай, пока не выдохнешься, — с усилием процедила Алим. — Займись глазами! Лицо должно выглядеть идеально!

Девушка послушно следовала ее указаниям, сливаясь с серой, гниющей кожей, вливаясь в отравленную кровь, вычерпывая себя до самого донышка — пока темнота не накрыла ее, и она не осела на пол, почти потеряв сознание.

— Ну, хватит, очнись дурочка! — била ее по щекам, ругалась над нею жрица. — Когда ж ты останавливаться вовремя научишься?

Илл'а открыла глаза, тяжело, судорожно всхлипнула.

Больной на кровати, кажется, крепко спал — и выглядел теперь почти нормально. Как человек — не как мертвец. Но обе знали — это ненадолго…

— Полдень уже, — невпопад вздохнула женщина. Затем вскочила вдруг, к чему-то прислушиваясь, рывком поставила девушку на ноги и, протянув ее через всю комнату, толкнула в неприметную дверцу, из которой не так давно они вышли.

— Сиди тихо, не высовывайся! Шуметь не будешь — он тебя не почувствует, я позаботилась…

Закрыла дверь и задернула портьеру.

Илл'а замерла, ловя воздух испуганными глоточками и прислушиваясь к тихим шорохам за стенами. Тяжелая, давящая тревога постепенно овладела ею: будто стоит она на краю чего-то невозвратного, будто тянет ее что-то за этот край…

В комнату за дверью кто-то вошел: легко заскользили шаги, Алим произнесла тихое, почтительное приветствие.

— Жив? — раздался мужской голос, усталый и охрипший.

— Жив. Сам посмотри… — отозвалась жрица безразлично, словно речь не о человеке шла, а о прибившемся двором псе. — С горлом-то что? — зато встревожилась за незнакомца. — Может, подлечить?

— Лорды хуже базарных торговок — орут до хрипоты, — мрачно отмахнулся тот. — Силы лучше побереги… О-о! — видимо заглянул он к больному. — Как тебе удалось?

— Юное дарование из Храма, — пояснила Алим столь неуверенно и нервно, что Илл'а в своей норе чуть не всхлипнула от страха. — Три дня теперь точно протянет!

— Больше и не надо. Сама-то держишься еще? Я должен привести его в сознание.

Послышалась возня, шипение, слабые стоны, перешедшие в болезненный, жалкий плач, сквозь который прорывались то и дело слова:

— Опять… при-ишел? Н-ненавижу… Что еще те-ебе… надо? С-сколько меня…мучить будешь?

— Вам придется встать, — безжалостно отвечал мужчина. — Лорды и советники желают убедиться, что Вы живы! Все уже собрались в Малой Приемной. Вы обязаны поздравить наследника с совершеннолетием на глазах у Двора!

— Не… пойду, — захныкал больной. — Дай у-умереть мне… наконец!

— Пятнадцать минут! — настаивал незнакомец.

— Не… пойду, — вдруг хрипло закаркал несчастный. — Ну, что… т-ты мне сделаешь? — задыхаясь, засмеялся он.

— Не пойдете, — взбешенно зашипел мужчина, — так вместо трех дней оставшихся Вы у меня три месяца гнить будете! И все время в сознании — уж я позабочусь!..

Смех больного оборвался страшным воем — свирепым, безнадежным, болезненным.

Илл'а в ужасе зажала рот ладонью, чтобы не выдать себя криком. Ее трясло — не столько от потраченных сил, сколько от мерзости всего того, к чему невольно и она причастна оказалась.

Больной на кровати выдохся, притих, потом вновь запричитал — неразборчиво и жалобно.

— Пятнадцать минут и три дня, — безжалостно отмел его мольбы незнакомец. — Я не торгуюсь в вопросах, что касаются Империи!