День рождения Лукана - [13]
В тот день, привычно направляясь по узким полутемным проходам в библиотеку, Полла заметила хлопочущих слуг и, спросив о причине волнения, получила ответ, что у господина Марка[42] гостит господин Луций Анней Сенека. Полла незаметно проскользнула в библиотеку и, порывшись на полке, отыскала свиток с овидиевскими «Героидами», которые она тогда постепенно осваивала. Развернула и тихо, вполголоса, начала читать очередное письмо. Это оказалось послание Лаодамии к Протесилаю – как странно, что именно оно!
Полле почудилось, что дверь скрипнула и кто-то вошел, но она продолжала читать, думая, что это слуги. Чтение захватывало ее. Тревога Лаодамии, не ведающей случившейся уже беды, передавалась и ей, голос ее начинал звенеть:
– Софо́с! – прервал ее мягкий мужской голос. – Умница, девочка!
Полла вздрогнула и обернулась. Из-за полок с книгами вышел Сенека в сопровождении Аргентария. Сенека был коренастый, глыбистый, с крупными выразительными чертами лица и внимательными черными глазами под бровями вразлет.
– Подойди, Полла, поздоровайся с нашим гостем! – ласково попросил ее дед.
Полла подошла и, обвив руками шею гостя, принужденно поцеловала его в щеку. Ей не нравилось целовать взрослых и не нравилось, когда ее целовали. Но Сенека не сделал этого, только потрепал ее по щеке.
– Ты становишься настоящей красавицей, Полла Аргентария!
Полла смущенно опустила глаза. Слышать эти слова ей было приятно, но она не смела поверить, что это правда.
– Да, вот она, моя радость! – одобрительно продолжал дед. – Красавица – это что, а какая умница! Как я жалею, что она не родилась мальчиком! Другие мои внуки, мальчишки, не такие! Не в меня. А эту я бы научил всему! Она и так все схватывает наравне с лучшими моими учениками!
Похвалы в устах деда были Полле привычны и поэтому не трогали ее. Вот бабушка, кажется, ни разу за всю жизнь не отозвалась одобрительно ни о ее внешности, ни о ее уме. Во внешнем виде девушки бабушка, похоже, больше всего ценила умение всегда прямо держать плечи, а главная наука, которой она старалась во что бы то ни стало научить Поллу, – искусство прядения шерсти, – в отличие от наук словесных, той давалась туго.
– Стоит ли печалиться, друг Аргентарий, о том, чего не может быть? – Сенека сложил в улыбку свои медлительные губы. – Ты учишь ее всему, и это хорошо, ибо женское неразумное существо исправляется наукой и знанием. Я убежден, что женщины должны обучаться так же, как и мужчины, тогда они избавятся от многих своих пороков. Когда-нибудь так и будет, и ты полагаешь этому доброе начало. Я знаю, о чем говорю, имея перед собой святой для меня пример матери, которая вникала во все наши занятия не только по материнской обязанности… Кстати, сколько девочке лет?
– Недавно исполнилось тринадцать, – ответил Аргентарий.
– Ну так уже пора подумать о ее будущем. Есть у меня одна мысль…
– Полла, детка, иди к себе! – обратился Аргентарий к внучке. – Книгу можешь взять с собой, только потом принеси и положи на место.
Ну что за несправедливость?! Как только разговор взрослых становится интересным, детей высылают прочь. Но, похоже, в этом случае разговор непосредственно касается ее. Перебороть искушение было слишком трудно. Где бы только спрятаться?..
Библиотека одной стороной выходила в небольшой садик-перистиль. Хотя уже наступил октябрь, день был сухой и теплый и все двери в сад были открыты. Выйдя в него через другой проход, Полла по самой стенке прокралась к открытому дверному проему, ведущему в библиотеку, остановилась за колонной, присела на корточки и замерла. Изнутри ее не могло быть видно. Хуже было то, что ее легко можно было заметить снаружи, и оставалось только надеяться на везение или помощь богов. Полла беззвучно взмолилась к домашним ларам и пенатам[44], прося, чтобы они сделали ее незаметной.
– Так сколько ему сейчас? – донесся до нее голос деда.
– В ноябре будет девятнадцать.
– Не рановато ли для женитьбы?
