День рождения - [9]
Вся шайка замяукала.
— А мы кошек не боимся! — перекричал кошачий концерт рыжий. — А мы кошек не боимся! А мы кошек…
Я двинулся к площади. Возле витрины часовщика остановил какую-то блондинку в бирюзовом платье:
— Барышня, а вы боитесь?
— Вас?
Я предложил ей руку:
— Пройдемся?
— Надеюсь, вы не подумаете обо мне дурно, если я соглашусь.
— Ведь это я вас приглашаю.
— Мне скучно, — сказала она. — Со вчерашнего дня хожу вот так, и мне скучно.
— Нравятся вам эти часики? — показал я на витрину.
— А что?
— Могу вам купить.
— Не нужно.
— А львы вам нравятся? — пошел я напролом.
Мимо нас прогуливались влюбленные парочки, словно в городе никакой тревоги.
— Ужасно, — ответила мне блондинка. — Я всегда мечтала уехать в Африку. Далеко куда-нибудь.
— Да, Африка далеко.
— И львы далеко.
— Львы близко, — сказал я.
— Не верю. — Она отвернулась.
— Львы так близко, что, может, мы их услышим.
— Хотите подловить меня на старые погудки. — Она вырвала свою руку из моей. — Но я это знаю. Знаю я эти разговорчики о пустынях, пальмах, львах, тропических шлемах, москитных сетках и кровожадных бедуинах.
— Видно, вы много читаете.
— Ужасно.
Я снова взял ее под руку.
— Пойдемте потанцуем? — вдруг предложила она.
Мы вошли в уютный винный погребок на первом этаже огромного современного здания.
— У меня есть один свободный столик возле танцевального круга, — сказал официант.
Мы заказали вермут, в бокалах плавали кусочки льда. К микрофону подошел взлохмаченный саксофонист и объявил:
— А сейчас наш оркестр исполнит для уважаемой публики премьеру — новое произведение нашего пианиста Якуба Жака «Львиный твист»!
— Пойдем? — Блондинка показала глазами на паркет.
— Нет, — сказал я. — Этот танец я не танцую.
Домой я возвращался под утро. Улицы были пустынны, и я тщетно напрягал слух — не услышу ли львиный рев. Ночь была спокойная, ничто не двигалось, и только теперь заметил я на небе бледнеющий овал луны. Вряд ли они близко, подумал я. Были бы близко, выли бы. Наверняка их было бы слышно.
Плановщик Тимко явился на работу с дробовиком.
— Ну и набегался я, — сказал он. — Раздобыл все-таки — с рук, на базаре. По дешевке. И разрешение на него выцарапал.
— Да вы и стрелять-то не умеете, — пренебрежительно фыркнул Врубель, но Тимко его не слушал. Он вынул затвор и стал протягивать через дуло веревку с привязанной к ней тряпицей.
— Да помогите же! — обратился он ко мне.
Я взялся за конец веревки, и Тимко яростно стал протирать дуло.
— Надо, чтоб блестело, — бормотал он. — В этом гарантия точного выстрела. Как зеркало должно блестеть.
Я молча кивнул и ухватился свободной рукой за стол, чтоб не потерять равновесия: Тимко сильно дергал веревку.
— Так нас один сержант учил, — толковал он. — Только давно это было. И не думал я, что когда-нибудь его совет пригодится.
Наконец он вытащил веревку и приставил к отверстию дула зеркальце.
— Глядите! — воскликнул он. — Прямо как новое. Посмотрите и вы, — повернулся он к Врубелю.
— Ни за что на свете, — отказался тот. — Да я скорее льву в пасть загляну.
Вошел референт по охране труда.
— Началось! — торжествующе объявил он. Я только сейчас заметил, что на боку у него болтается противогаз и каска. — Поступил приказ послать одного человека на работы по обеспечению безопасности.
— Какие работы? — вскинулся Тимко и стал быстро собирать свое ружье.
— Не знаю, чего-то там копать надо, — пожал плечами референт.
— Слава богу! — вскричал Врубель, мгновенно покраснев. — Я всегда утверждал, что злу не следует противопоставлять зло. Достаточно просто оградить себя.
— Пан коллега, вы тут моложе всех. — Референт вперился в меня проницательным взглядом. — Вот вам бы и пойти.
— Это будет подвиг, — заявил Врубель. — Мы никогда вам не забудем.
Я покорно кивнул.
— А куда идти-то?
— На площадь, — сказал референт. — Явитесь там к некоему Кравярику.
— Ладно, — сказал я и запер свой стол.
Тут вбежал Гантак.
— Говорят, вы идете в бой?! Я правильно слышал? Так-так… Это хорошо. Молодежь — всегда впереди! — И он отечески похлопал меня по плечу.
Тимко взмахнул дробовиком.
— Перестрелять! Истребить! Какие-то гнусные львы нападают на ничего не подозревающих граждан… Где же справедливость? Да есть ли она на свете?!
Гантак пожал мне руку.
— Надеюсь, вы справитесь. Все правильно. Молодежь всегда должна делать честь нам, старшим, чтоб нам было кем гордиться.
На площади играл духовой оркестр пожарников. Над оркестром трепыхался на ветру транспарант: «СЛАВА ЛЕВОБОРЦАМ!» Рядом с помостом стоял стол, накрытый сукном, за столом сидел человек в очках. Я сразу узнал парикмахера.
— Так это вы тут заправляете? — спросил я, обрадовавшись, что вижу знакомое лицо.
— Я, — гордо ответил тот и смерил меня взглядом, ни единым движением бровей не показывая, что знает меня; впрочем, может, он и не притворялся. — Вы по приказу?
— Да, я должен явиться к некоему Кравярику.
— Есть у вас какой-нибудь опыт борьбы со львами? — спросил парикмахер, вытаскивая чистую анкету.
— Пока что никакого.
— У нас тут есть один из цирка, он каждый вечер совал голову в пасть льву. — Кравярик махнул рукой в сторону группы парней.
— А я еще даже и не видывал льва. Даже в цирке.
С известным словацким писателем Йозефом Котом советский читатель знаком по сборнику «День рождения».Действие новой повести происходит на предприятии, где процветает очковтирательство, разбазаривание государственных средств. Ревизор Ян Морьяк вскрывает злоупотребления, однако победа над рутинерами и приспособленцами дается ему нелегко.Поднимая важные социально-этические вопросы, отстаивая необходимость бескомпромиссного выполнения гражданского долга, писатель создал острое, злободневное произведение.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.