День рождения - [10]

— Вот она, нынешняя молодежь, — вздохнул Кравярик. — Я-то в молодости каждое лето посещал цирк. И это, с вашего разрешения, я еще должен был выслужить. Да как! Это вам не шуточки!

Он осведомился о моей фамилии, возрасте и личных интересах. Я не знал, что ответить на последнее.

— Нет у меня никаких личных интересов!

— Правильно, — изрек Кравярик. — На бой со львами надо выходить с чистой головой. Все из нее выкинуть. Короче, избавиться от всяких там фиглей-миглей.

— Что же мне надлежит делать? — преувеличенно вежливым тоном осведомился я. — Куда вы меня определите?

— Увидим.

Тут подъехал раздрызганный грузовик. Кравярик подозвал приземистого чернявого парня в тесной майке и обменялся с ним несколькими словами. Затем, обращаясь ко всей группке парней, громко объявил:

— Это укротитель Педро. Он будет вашим командиром.

Чернявый парень низко поклонился. По тому, какую он при этом принял позу, я догадался, что он и есть тот циркач, который каждый вечер кладет голову в львиную пасть. Мы влезли в кузов, где уже лежали кирки и лопаты. Грузовик рванул через площадь, встречный ветер чуть не опрокинул нас. Мы ухватились за борта, расписанные львиными мордами. Люди на тротуарах махали нам платочками. Мне даже показалось, что среди них стоит моя вчерашняя знакомая и тоже машет платочком. Но на такой скорости трудно было что-либо разглядеть. Нас привезли за город. Мы высадились на широкой лужайке, которая знойными летними воскресеньями служила горожанам местом отдыха.

— Здесь надо копать. Ров, — сказал Педро.

— Где? — спросил я.

— Где угодно.

Мы заспорили, с какого места начинать, какой глубины и ширины должен быть ров, вообще обо всем, что связано с выемкой грунта. В конце концов Педро предложил, чтоб каждый копал, где хочет.

— Нигде не сказано, что ров должен быть общим, — заявил он. — Вот и копайте каждый сам по себе.

Это предложение было встречено криками одобрения, и мы азартно приступили к делу. Я выбрал местечко, где трава пожиже, но вскоре пожалел: почва здесь была каменистая.

Часу не прошло, примчался на мотоцикле парень с белой повязкой на рукаве.

— Чего это вы делаете? — мрачно осведомился он, подходя к нам.

— Копаем, — ответил Педро.

— Не нужно, — заявил парень с белой повязкой. — Решили, что ров ни к чему.

Мы удивленно воззрились на него.

— В общем, ни к чему это, — повторил он, опуская глаза. — Выяснилось, что лев может перепрыгнуть через ров.

Мы снова залезли в грузовик и вскоре уже были на площади. Кравярик лично каждому жал руку и взволнованно благодарил.

— Если вы нам снова понадобитесь, верю, что придете, — сказал он дрогнувшим голосом.

7

Шли дни, а львы не появлялись. Зато они стали предметом разговоров в кафе, на службе и даже в высших инстанциях. Широкий отклик получило выступление в печати некоего академика, писавшего: «Критическим стало положение человека в нынешнем мире. Нарушена преемственность человеческого сознания, оборвались последние нити, связывавшие его с прошлым, настоящим и будущим. Стоит человек, нагой и осиротелый, и все же с невероятной силой осознает он серьезность данного момента: надвигаются львы. Мы не знаем, кто их послал, но знаем, что явились они не просто так. Они явились, чтобы обновилась утраченная гармония, чтобы мы возродились через ощущение трансцендентности…» — дальше я не стал читать. Этот академик невдолге заделался лидером нового философского направления — левистики. И как некогда на звуки твиста, стала теперь стекаться молодежь в закрытые аудитории, чтобы с религиозным благоговением дискутировать о смысле льва.

Состояние тревоги проявлялось не только в непомерном развитии интеллектуальной активности. Двинулись в поход и работники просвещения, за короткое время наводнившие книжный рынок пособиями вроде следующих: «Лев — царь пустыни (на правах монографии)», «Как отличить африканского льва от домашней собаки?», «Нравственна ли борьба против львов? (Размышление в свете левистики)», «Левистика как мировоззрение»… В конце концов львы стали нашими безмолвными неотъемлемыми спутниками. Они были всюду: в газетах, в роскошных журналах, в еженедельниках киноискусства, на спичечных коробках. В метриках новорожденных существенно возросло число таких имен, как Лев, Лео, Львослав, Леопольд.

Потом произошел скандал с Кравяриковыми «левоборцами». Кравярик, используя свою общественную функцию, ввел обязательную стрижку добровольцев, которую производил лично. Под тяжестью доказательств он признал, что поддался инстинктам и страстям, и подал прошение об отставке. Он вернулся в свою парикмахерскую, но ничто уже не могло спасти дискредитированное движение «левоборцев». Да никто и не пытался его воскресить. Но в это же время ринулся в наступление Тимко, у которого вдруг открылись недюжинные командирские способности. В какой-то периферийной газетенке ему удалось опубликовать воззвание — о том, что в годину тяжких испытаний городу остается одно спасение — «левобрана». И вскоре к нам в учреждение повалили письма от мужей доблестного сердца, так что по причине столь обширной переписки Гантаку пришлось совершенно освободить Тимко от его служебных обязанностей. А через несколько дней Гантак заявил, что в наше время нет более важной задачи, чем борьба против львов, и откомандировал меня — временно — в помощь Тимко. С тех пор я каждый день послушно разбирал обильную почту «левобраны» и рассылал ободряющие послания, исполненные боевого задора и скромно подписанные: «Тимко, командир городской левобраны».