День рождения - [25]

С точки зрения закона он против меня ничего не имел. Кроме одного возможного, но не доказанного мотива преступления, нескольких пятен крови и лопаты. С этим он мог привлечь меня в качестве свидетеля, но для ареста этого было явно недостаточно. Да и потом, по воробьям из пушки не стреляют.

Дэвид поднялся.

– Нет. Так не делается, – заключил он, поворачиваясь ко мне. – Отлично, Чартерс. Пока все.

Он повернулся ко мне спиной и вышел из комнаты. За ним поодиночке потянулись все его люди, Хэп Арнольд в том числе. Я остался один на кровати. Я пролежал на ней довольно долго не двигаясь, прислушиваясь к шуму голосов, доносившихся из салона. Потом я подумал о том, что Дэвид говорил о Мэй. Это могло быть и правдой.

Я внезапно почувствовал себя плохо на этой кровати. Я вышел из комнаты. Никто меня не остановил ни в холле, ни на лестнице. Главная аллея была забита полицейскими машинами. Группа агентов при свете переносного прожектора прочесывала пляж. Другие шарили в манговых кустах, росших вдоль одной из сторон владения. Мой «Форд» стоял на прежнем месте. Я медленно спустился по аллее. Прошел мимо полудюжины патрульных машин и стольких же полицейских в форме. Некоторые из них смотрели на меня с любопытством.

Выехав на главную дорогу, я взял направление на карниз. Когда я поворачивал, зажглись фары маленькой машины, стоявшей у обочины дороги. Я посмотрел в зеркало заднего вида. Водитель той машины пропустил перед собой две машины, потом тронулся.

Когда я въезжал на карниз, маленькая машина упорно держалась позади меня. Это могли быть полицейские. Но это могли быть и люди из банды Кэйда Кайфера. Но это было не так важно. Если Дэвид был прав, и Мэй следовала за Кендаллом по своей воле, мне было наплевать на то, что могло со мной произойти. У меня было только одно желание: забиться в какую-нибудь дыру и там сдохнуть.

Глава 10

Число машин, стоявших перед «Сэндбаром», значительно увеличилось. У меня было сухо в горле, очень хотелось что-нибудь выпить. Я уже было притормозил, чтобы зайти пропустить кружку пива, но передумал. Я чувствовал, что от пива отяжелею.

Приехав домой, я остановил машину напротив гаража. Потом выключил фары и некоторое время сидел в темноте, глядя на дом, стоявший на противоположной стороне улицы. Дэвид сказал: «Соседка из дома рядом не захотела ничего говорить, а соседка из дома напротив все рассказала».

Очевидно, он имел в виду Нелл Касс. У нее с Мэй были натянутые отношения. Мамаша Касс, отставной капитан береговой охраны Западного побережья, жила одна с двумя кошками, которых звала Антоний и Клеопатра. Она не вписывалась в эту улицу, где почти все имели детей и мало денег, где охотно одалживали друг другу садовый инвентарь и по-соседски подшучивали друг над другом.

Мамаша Касс была человеком другого сорта. Она даже не утруждала себя быть вежливой. Днями она была занята тем, что гоняла детишек от своего дома. Она никого не приглашала в гости, и Мэй говорила, что она жила, выдав доверенность на свою жизнь своим кошкам. А это было не так уж весело, если учесть, что у Клеопатры были перевязаны яичники, а Антуан был скопцом.

Вообще-то, мы с ней никогда не ссорились. У нас не было детей, которые могли бы попортить ей газон. Наоборот, мы были у нее в фаворе. У нас было даже право получать время от времени кивок головы в ответ на наше «Добрый вечер». У нее не было никаких оснований врать лейтенанту Дэвиду. Если уж Нелл Касс сказала, что некий видный мужчина, по ее описанию сильно походивший на Кендалла, приезжал на черном «Кадиллаке» к Мэй в мое отсутствие, это сильно походило на правду.

Я взглянул на дом семьи Шелли, стоявший на другой стороне газона. Говорить с Гуэн было бесполезно. Мэй с Гуэн были как сестры. Уж если Гуэн решит, что это пойдет Мэй на пользу, она поклянется и на горе библий в том, что Мэй, после десяти лет замужества, оставалась девственницей. Нет, говорить с Гуэн было бесполезно.

Я вылез из машины и зашел в дом. Окна были закрыты и в доме было очень душно. Я включил свет и осмотрел салон. Впервые я увидел, насколько он был убог, насколько жалкой была наша мебель и как мало мы имели. Мэй устроила здесь все как нельзя лучше, но как мало я смог ей дать.

Я был еще разбит от взбучки, которую получил на лестнице у Кендалла. Я отправился в ванную, принял душ и потом прошел в спальню. Домашнее платье Мэй по-прежнему висело на спинке стула, там куда она его положила. Хлопчатобумажные трусики лежали на том же месте, где она их сбросила. Комната была вся полна Мэй.

Я лег на кровать. Мэй сказала мне тогда: «Я тебя люблю» и «Помни, что для меня ты один на свете».

Подумать только!

А может быть, это был плод воображения моего изощренного ума? Может, я отравился атмосферой комнаты Кендалла с зеркалами и фотографиями? Мэй никогда не была ни простушкой, ни вульгарной даже со мной. Я не помню случая, чтобы она когда-нибудь меня отвергла, даже тогда, когда я перегружался пивом, но ей всегда удавалось делать так, чтобы наши с ней отношения в этом плане были для нас праздником.

Я сел и закурил сигарету. У Кендалла была фотография Мэй. Да ведь каждый мог купить такую же фотографию в «Таймс» за один доллар. Чаще всего, когда женщина дарит мужчине свою фотографию, она на ней что-нибудь пишет. Что-то вроде «В знак дружбы» и подпись. На снимке у Кендалла ничего подобного не было.