День после Розуэлла - [24]

Вскоре после того, как я поступил на работу отдел Иностранный Технологий, мои знакомые в агентстве намекнули, что, если мне будут нужны данные разведки о развитии технологий в других странах, они бы могли помочь мне. Но рука руку моет и они намекнули, что если бы я дал им какие-либо подсказки о том, где находятся части "груза" или "контейнер", именно так в вооруженных силах говорили о предметах из Розуэлла, то они бы это высокого оценили. На третий раз, после того, как мои контактеры в ЦРУ прожужжали мне все уши предложением об обмене информацией, я сказал боссу, что наши друзья беспокоятся о том, что у нас есть.

"Вы дали мне ответственный пост, Генерал", — сказал я Трюдо, во время одного из наших утренних совещаний в конце первого месяца моей работы. Я все еще работал над стратегией для наших «сумасшедших документов» и к счастью, босс не давил на меня со своими рекомендациями. И она неотвратимо надвигалась. "Откуда ЦРУ известно, что у нас что-то есть?"

"Я думаю, что они предполагают", — сказал он. "И выясняют это методом исключения. Обратите внимание, все подозревают, что у военно-воздушных сил что-то есть".

Трюдо был прав. В банке слухов Пентагона, которым все пользовались и регулярно пополняли, военно-воздушные силы сидели на Святом Граале — самом космическом корабле и возможно, у них даже был живой инопланетянин. Никто точно не знал. Мы знали, что после того, как они стали отдельным подразделением вооруженных сил в 1948 году, военно-воздушные силы хранили некоторые экспонаты из Розуэлла в Райт Филд вблизи Дейтона, Огайо, потому что туда был отправлен "груз" после остановки в форте Рили. Но военно-воздушные силы прежде всего интересовались полетами, поэтому в УИР они сфокусировали работу над невидимостью своих самолетов перед радарами и превосходстве над Советами вне зависимости от того, откуда у нас эта технология.

"И…", — продолжал он, "я уверен, что парни из агентства хотели бы почитать документы Военно-морской разведки о Розуэлле, если они уже так не сделали".

С своей развитой технологией строительства подводных лодок и подводных ракетоносцев, военно-морской флот боролся со своей собственной проблемой решая, что сделать с НПО — Неопознанными Подводными Объектами, как они их называли. Это беспокоило военно-морские круги, в особенности из-за того, что военная стратегия предусматривала планы длительной подводной войны в случае первого удара. Независимо от того, что летало кругами вокруг наших самолетов в 1950-х, уклонялось от радаров на наших совершенно секретных ракетных базах в Красном каньоне, что я наблюдал своими собственными глазами, оно могло погрузиться в океан, с легкостью переместиться туда, куда ему захочется и всплыть на другом конце земного шара, оставив после себя только всплеск, который мы можем зарегистрировать своими приборами. Построили ли эти НПО подводные базы на дне океана, куда не могут погрузиться наши лучшие субмарины, даже класса Лос-Анджелес, примерные наброски которых были еще только на чертежных досках? Это и должен был узнать начальник штаба ВМС, поэтому военно-морской флот был занят ведением своей собственной войны с внеземными кораблями в воздухе и на глубине.

Это выходило за пределы армии.

"Но они не знают точно, что у нас есть, Фил", — продолжил Трюдо. Он говорил постоянно. "И они надорвут свой живот, чтобы узнать это".

"Поэтому мы должны продолжать делать то, что мы делаем и не информировать их о том, что у нас есть, Генерал", — сказал я. "Я работаю над этим". И я работал. Даже при том, что я не был уверен в том, как мы это сделаем, я знал, что работа УИР не изменится просто от того, что у нас были свидетельства розуэлльской катастрофы.

Однако, мы собирались замаскировать свою работу по развитию технологий из Розуэлла, эта работа должна была вписываться в границы существующих методов работы, чтобы никто не заметил разницы. Мы работали в рамках обычного бюджета проектов развития обороны в 1960-х с миллиардным источником, большую часть которого направляли на анализ новых систем вооружения. Только в нашем в бюро велись контракты с крупнейшими национальными оборонными компаниями, с которыми мы поддерживали связь почти ежедневно. Множество проведенных исследований было направлено на улучшение существующего вооружения, на основании полученных от разведки данных, о том, в чем наши противники пытались уязвить нас: более быстрые танки, более мощная артиллерия, лучшие вертолеты, улучшение вкуса сухих пайков.

В отделе Иностранных Технологий мы следили за тем, что производилось в других странах, у союзников и противников, и как мы могли это использовать для себя. Французы, итальянцы, западные немцы, у всех у них были свои собственные системы вооружения и направления развития, которые для наших стандартов казались экзотичными, но все же имели определенные преимущества. Русские обогнали нас в области жидкостных ракетных двигателей и пользовались более простыми и более эффективными разработками. Моя работа состояла в том, чтобы оценивать потенциал иностранной технологии и улучшать все, что мы могли улучшить. Я получал фотографии, проекты и спецификации иностранных систем вооружения, таких к примеру, как французские технологии вертолетостроения и передавал их в американские оборонные компании — Белл, Сикорский или Хьюз, чтобы посмотреть, сможем ли мы развить эти направления для себя. И это было прекрасное прикрытие для защиты технологий из Розуэлла, но мы все еще выясняли, что нам с ними сделать. Они не могли навсегда остаться в картотеке или на полке.