День после Розуэлла - [16]

Стол Лерера сбоку. Вы могли видеть нижнюю часть панели переключателей, куда приходят вызовы, было видно, что телефон все еще занят. Я хотел передать президенту Эйзенхауэру личную просьбу: освободить меня, на моем пятом году работы в Штабе Национальной Безопасности в Белом доме, чтобы я смог возглавить зенитный батальон управляемых ракет, сформированный в Красном Каньоне, Нью-Мексико. Айк когда-то обещал мне собственную команду, когда меня после Кореи направляли в Белый дом. И в 1957 году появилась такая возможность, красивый пост на базе с высшей степенью секретности с желанными зелеными купюрами и всеми сопутствующими атрибутами: тренировать и командовать, применять в зенитном батальоне новую, самую секретную военную ракету земля-воздух и затем взять ее в Германию, чтобы попрактиковаться в учебных стрельбах близи границы, где русские нас увидят. В случае Третьей мировой войны, отдавать боевые приказы, прежде всего отправлять страшным огнем со своих позиций в ад советские ударные бомбардировщики, после чего восточногерманские танки приедут прямо у нам в руки. Мы стоим и боремся, применяем любую ракету, чтобы каждой ракетой сбить по одному вражескому самолету и отправить их в ад. Я почти чувствовал вкус радости, когда ждал, пока Айк закончит телефонный разговор.

Это были мои воспоминания от том дне, когда я стоял за дверью офиса генерала Трюдо на третьем этаже внешнего кольца Пентагона. Это был 1961 год, прошло четыре года после того, как я покинул Белый дом и снова надел форму, чтобы стоять на страже с помощью электронных радаров и фото датчиков, всего в нескольких километрах к западу от Железного занавеса. Айк удалился на свою ферму в Пенсильвании и моим новым боссом стал генерал Артур Трюдо, один из последних боевых генералов Корейской войны. Трюдо стал для меня настоящим героем, когда я услышал о том, как его людей прижали на изрытых воронками от дождя вражеских мин склонах Порк Чоп Хилл. Там Вы не могли никому приказать, потому что ад заставлял этих мальчиков отступать; там было просто чертовски много взрывов. Таким образом Трюдо получил свои звезды, он надел сержантский шлем и бился, возглавляя группу добровольцев, а затем бился на обратном пути вниз. Именно так он все своими руками и сделал, а теперь я буду работать непосредственно с ним в Военном подразделении Управления исследований и развития.

В 1961 году, когда я приехал в Пентагон, я был в чине подполковника и все, что я с собой привез, было призами за игру в боулинг в форте Рили и настольная табличка с моей фамилией из хвостовой части ракеты Найк из Германии. Ее сделали и подарили мне с пожеланиями удачи. После того, как я добрался до Пентагона — за несколько дней до моего фактического назначения — я понял, что мне понадобится очень много удачи. И когда я открыл дверь и прошел прямо во внутренний кабинет генерала, я в тот же день узнал, сколько мне этой удачи понадобится.

"Ну и в чем же состоит большой секрет, Генерал?" — спросил я своего нового босса. Это выглядело странно, говорить так с генералом, но мы подружились пока я работал в штабе Эйзенхауэра. "Почему бы не начать с главного?"

"Потому, что они уже следят за Вами, Фил", — сказал он, точно зная, каким холодом меня пробьет. "И я бы хотел сохранить этот разговор в тайне, прежде чем Вас официально представят".

Он подвел меня к картотеке. "Здесь все не так сильно изменилось, с тех пор, как Вы уехали в Германию", — сказал он. "Мы еще не знаем, кто наши друзья и кому мы можем доверять".

Я знал его правила. Холодная война была на самом пике и нас окружали враги: в правительстве, в разведывательных службах и в самом Белом доме. Те из нас в военной разведке, кто знал правду о масштабах опасности в которой находилась страна, были очень осмотрительны в высказываниях не только между собой, но и в местах где мы это говорили. Оглядываясь назад с дистанции в сорок лет, трудно поверить, что даже когда большие американские автомобили с восьми цилиндровыми двигателями съезжали с конвейера и катились по дорогам, а телевизионные антенны разрастались на крышах совсем новых домов в тысячах городов нашей страны, мы находились в самом центре предательской войны нервов.

В глубине наших разведывательных служб и даже в кабинете самого Президента, существовали отдельные профессиональные государственные служащие, которые работали — некоторые сознательно, некоторые неосознанно — на Советский Союз, проводя в жизнь созданную в КГБ политику. Некоторые меморандумы, которые вышли из этих кабинетов, не имели никакого другого смысла. Мы также знали, что в ЦРУ проникли кроты из КГБ, наряду с тем, что мы знали, как некоторые наши влиятельные политики защищали идеи, которые только ослабляют Соединенные Штаты и ведут нас к падению в интересах наших врагов.

Небольшая горстка из нас была в курсе ужасающей правды о Корее. Мы потеряли ее не из-за того, что нас разбили на полях битвы, а потому что нас компрометировали изнутри. К русским консультантам, стоявших плечом к плечу с северокорейцами, наши планы попадали даже раньше, чем они попадали к нам в штаб Мак Артура. И когда мы направляли свои военные технологии на поля и в воздух, Советы уже имели планы по их захвату и отправке в Россию. Когда настало время проведения мирных переговоров в Пханмунджоме и договариваться об обмене военнопленных, я знал, где эти американцы были, в десяти милях к северу от границы, и кто не вернется домой. В самом нашем правительстве были люди, которые допустили, чтобы они остались в лагерях для военнопленных, в которых они могут находиться вплоть до наших дней.