День после ночи - [69]

Шрифт
Интервал

Зоре тоже очень не хотелось терять Шендл из виду, но Эсфирь и Якоб с трудом плелись в самом хвосте, и оставить их было нельзя. Шуба Эсфири, отяжелевшая от влаги и грязи, мешала идти. Якоб ковылял рядом, полумертвый от изнеможения.

Разорвавший тишину выстрел превратил побег в охоту. Не успел прогреметь второй, эхом прокатившийся по деревьям над их головами, как пальмахцы уложили своих подопечных на землю.

Никто не пошевелился, не заплакал и не прошептал ни слова, приникнув к лесной подстилке в томительном ожидании. Тишина, последовавшая за вторым выстрелом, продолжалась достаточно долго, чтобы Ицхак смог поднять голову и дать знак двоим бойцам подползти к нему.

– Скоро рассветет, – прошептал он. – Нужно выяснить, много ли британцев вокруг Бейт-Орена. У нас приказ доставить людей в безопасное место, но приказа сражаться не было. Если что, придется сидеть тут до вечера.

«Не дай бог», – подумала Шендл.

Бойцы скрылись, а Ицхак передал по цепочке приказ: ждем здесь.

Люди расселись, прижались друг к дружке, чтобы согреться. Некоторые уткнулись лбами в колени. Якоб спал, устроившись на руках у Эсфири и Зоры. Леони и Теди с беспокойством посматривали в ночное небо, начинавшее светлеть. Шендл напряженно ждала следующего выстрела.

Через недолгое время показались два силуэта.

– На западном склоне чисто, – услышала Шендл. – Надо только держаться подальше от дороги. Тогда можно войти в кибуц с тыльной стороны.

Кибуц. Слово отозвалось эхом в ее голове, такое странное, такое непохожее на обычные слова вроде «курица» или «суп». Такое слово должно означать мечту или волшебную сказку, которые нельзя пощупать руками. Чистая идея, благородная цель, а не реальное место, о котором толкуют все эти люди.

Ицхак поднялся. Его люди посадили детей на плечи, похватали чемоданы и тронулись в путь. Чувствуя приближение рассвета, люди шагали быстро. Теди уловила леденяще-стальной запах тревоги, окружавший ее со всех сторон. Зора раздвигала ветви перед теми, кто шагал с детьми и узлами в руках. Леони хромала, кусая губы. Шендл ежилась – то ли от холода, то ли от волнения.

– Смотрите, – прошептал чей-то голос, и все увидели во мраке сияние желтых огней, подернутых туманом.

Шендл пыталась убедить себя, что никакое это не чудо, просто электрический ток, бегущий по проводам. Обыкновенное электричество, ничем не отличающееся от того, что освещало ее дни и ночи в Атлите. И все-таки при виде проводов и лампочек ее охватило непреодолимое желание кричать, хохотать во все горло и возносить хвалы Господу. Или просто сказать одно-единственное слово: кибуц.

Не больше ста шагов отделяло край леса от забора поселка. Жители вышли встречать беглецов, высоко подняв фонари. Бывшие арестанты ринулись через прогалину. Леони упала на колени и зарыдала от облегчения. Эсфирь, вцепившись в какую-то женщину, целовала ее и все не могла остановиться. Теди подхватила Якоба и закружила. Зора шумно втягивала в себя воздух и выдыхала: всю эту долгую ночь она боялась вздохнуть.

Кибуцникам все-таки удалось остановить этот внезапный праздник, и по неровной еле заметной тропке они повели гостей к вытянутому строению. Это оказалась столовая, где прибывших уже ждал чай.

– Шалом и добро пожаловать, – слышалось отовсюду. – Шалом и добро пожаловать.

Леони села рядом с Теди.

– Ты не знаешь, где Шендл?

– В последний раз я ее видела у забора. Наверняка где-то здесь. А может, уже разговаривает с председателем кибуца. Раздает указания. Попей-ка лучше чайку. А то ты совсем закоченела.

Леони не сводила глаз с двери. Осушив чашку, она выскользнула на улицу и по тропинке вернулась к тому месту, где они вошли в кибуц. У забора стоял человек с винтовкой. Ни намека на то, что творилось тут всего несколько минут назад.

Леони сошла с тропинки в темноту, со всех сторон ее обступили стволы высоких сосен.

– Шендл! – негромко позвала она. – Шендл! Ты здесь?

Шендл стояла совсем недалеко, уткнувшись лбом в ствол. Она оплакивала своего брата.

Ноах был одержим идеей кибуца. Обхватив, бывало, спинки стульев по обе стороны от себя, – у него были такие длинные руки, – он затевал какой-нибудь глупый спор с друзьями – просто ради того, чтобы еще поговорить о жизни в кибуце.

– Да вы хоть всех израильских кур можете перещипать, бога ради, – заявлял он. – А я стану архитектором и построю не просто удобный кибуц, а еще и красивый.

И смеялся, когда его называли буржуем.

– Нам что, здания не нужны? Я не понимаю, почему мы не можем построить дома, или там школы, или... черт его знает... курятники, которым весь мир завидовать будет.

«И правда, почему бы не построить? – думала Шендл. – Но почему же тебя здесь нет?»

Леони нашла ее, двигаясь на сдавленные рыдания, положила руку на плечо Шендл:

– Chérie, что случилось?

– Думаешь, я храбрая? – всхлипнула Шендл. – В лесу героями были все, кроме меня. А я и стрелять-то как следует не умею. Когда они погибли, я вообще никому не нужна стала. А мой брат... – Шендл снова судорожно всхлипнула. – Мой брат... Это он должен был сюда попасть, а не я. Это его мечта была. Ноах был самый лучший, самый замечательный, а я только таскалась за ним хвостом...


Рекомендуем почитать
Когда мы были чужие

«Если ты покинешь родной дом, умрешь среди чужаков», — предупреждала мать Ирму Витале. Но после смерти матери всё труднее оставаться в родном доме: в нищей деревне бесприданнице невозможно выйти замуж и невозможно содержать себя собственным трудом. Ирма набирается духа и одна отправляется в далекое странствие — перебирается в Америку, чтобы жить в большом городе и шить нарядные платья для изящных дам. Знакомясь с чужой землей и новыми людьми, переживая невзгоды и достигая успеха, Ирма обнаруживает, что может дать миру больше, чем лишь свой талант обращаться с иголкой и ниткой. Вдохновляющая история о силе и решимости молодой итальянки, которая путешествует по миру в 1880-х годах, — дебютный роман писательницы.


Факундо

Жизнеописание Хуана Факундо Кироги — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплавленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не являясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.


История Мунда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лудовико по прозванию Мавр

Действие исторического романа итальянской писательницы разворачивается во второй половине XV века. В центре книги образ герцога Миланского, одного из последних правителей выдающейся династии Сфорца. Рассказывая историю стремительного восхождения и столь же стремительного падения герцога Лудовико, писательница придерживается строгой историчности в изложении событий и в то же время облекает свое повествование в занимательно-беллетристическую форму.


Граф Калиостро в России

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


За рубежом и на Москве

В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.