День Медведя - [106]

С Господской донесся и окатил замершую в ожидании страшного и невероятного площадь громоподобный вызывающий рев, от которого задрожали стекла, завибрировал воздух и затрепетали зрители. Кабан всхрапнул, набычил голову и устремился на вызов.

И, как две стихии, как две ужасные разрушительные природные силы, одолеть которые не дано никому, а тем более, простому смертному, звери сошлись в смертельной схватке, словно вся их прошлая жизнь проходила и была подчинена одной лишь цели – дожить, дотянуть, дотерпеть до этого самого судьбоносного момента, когда в одном поединке решится всё, сразу, окончательно и бесповоротно, на веки вечные.

Словно завороженные, замерли люди в дворцах, застыли в благоговении гвардейцы вокруг, затихли даже воробьи под крышами, затаив дыхание взирая на битву двух лесных гигантов.

Медведь был силен, но откормленному сытому борову он был не ровня. И кабан медленно, тяжело, с ранами, кровью и потерями, но одолевал его. Сначала это было с трудом заметно в клубке яростно переплетенных тел, но спустя минуту, две, три стало отчетливо видно, что медведю долго не протянуть.

Когда противники остановились, чтобы перевести дух, и схватка замерла на несколько мгновений, люди сочувственно охнули:

– Тошшой-то какой!..

– Шерсть свалялась…

– Больной он, что ли?..

– Где ж ему свинью-то одолеть!..

– Не выдюжить, бедняге… Кабан, словно услышав их слова, радостно взрыкнул и кинулся в атаку.

Мишка отступил, поскользнулся, упал, изворачиваясь и скаля грозные клыки, но было поздно: кабан наскочил на него и впился желтыми зубами в мохнатое горло.

Народ вскрикнул, и тут из толпы гвардейцев, исступленно крича что-то яростное, дикое, неразборчивое, выскочил Кондрат. Не помня себя, он бросился на торжествующе оскаленное рыло, что было сил, вонзил в красный, горящий восторженной злобой глаз пику, и повис на древке, загоняя его всё глубже и глубже.

Изумленный кабан разжал зубы, пронзительно взвизгнул – словно гвоздем по стеклу – и неистово замотал башкой, пытаясь освободиться от раскалывающей мозг внезапной острой боли, и вдруг рухнул на бок и отчаянно задергался. Потом замер. Из жуткой оскаленной пасти полилась, растапливая лед, черная кровь.

Гвардеец висел на пике, судорожно вцепившись в древко и тяжело, прерывисто дыша, будто это не медведь, а он сам только что схватился со свирепым монстром в беспощадном бою, и ему, а не медведю рвали горло жуткие зубы и громадные бивни…

– Кондрашенька!!!.. – застывшую тишину разорвал отчаянный вопль.

Солдат вздрогнул, оглянулся, и заметил мчащуюся со всех ног к нему Находку, несущихся за ней галопом друзей, но ближе всего – руку протяни, и дотронешься – он увидел поднявшегося на дыбы и нависшего над ним медведя. Того самого.

Маленькие ушки его были прижаты к огромной башке, сквозь стиснутые оскаленные зубы прорывался отдающийся в костях рев, а в слезящихся, налитых кровью глазах брызгало искрами и металось больное бузумие. Гигантская лапа занеслась над его головой для удара. Первого и последнего.

– Нет!!!..

И вдруг медведь взвыл от боли, присел и, позабыв про окаменевшую от испуга жертву, яростно повернулся к посмевшему напасть на него с тыла храбрецу… и опешил.

Смельчаку было от силы полгода, но отваги и доблести ему было не занимать.

При виде озадаченной морды противника, бесстрашный Малахай отцепился от медвежей ляжки, поднялся на задние лапы, угрожающе взмахнул передними и грозно зарычал.

Громадный медведь ошарашено отступил на шаг, затряс головой, и из пасти его стал вырываться глухой рваный рев.

Но так просто от медвежонка было не избавиться. Он подвинулся вперед на три своих шага и яростно зарычал прямо в хмурую морду большого зверя, угрожающе скаля мелкие, но острые зубки.

– Малахай, Кондрат, я иду, иду!.. – задыхаясь и хватая ртом обжигающий холодный воздух, октябришна проехала последние метры на животе и с разгону врезалась головой в переднюю лапу, толщиной и, кстати, жесткостью не уступающий стволу иного дерева.

Лучшая защита – это нападение, пришел к такому же выводу и Малахай, и с новой энергией принялся грызть, кусать и рвать шерсть противника.

Медведь при виде растущего на глазах численного превосходства попятился, ошалело моргнул, словно хотел обиженно протянуть «Так нече-е-естно!», но тут же снова отчаянно взревел и взвился на дыбы. На передней лапе у него повисла ученица убыр.

– Находка!.. – подскочил Кондрат и схватил ее за талию. – Отпускайся, я держу!.. Скорей!..

Девушка послушно разжала руки, но вместо того, чтобы повиснуть на шее у своего спасителя и ждать перемещения в безопасное место, впилась сверлящим взглядом в глаза чудовища и резко выбросила вперед ладони.

– Стой!!!

И могучий зверь, властелин леса, равному по силе которому теперь не было, замер по ее команде, как вкопанный, а потом тихо опустился на четвереньки, растеряно потоптался, отрывисто бормоча что-то неразборчивое и жалобное, улегся на мостовую, прикрыл глаза, и затих.

Не обращая внимания на пододспевших с оружием людей, на выкрики и ахи из окон, Находка опустилась на лед подле огромной мохнатой головы зверя, обняла ее руками, припала лбом к его лбу, и заговорила, зашептала что-то плавно-певучее на своем, октябрьском наречии.