День Медведя - [104]

Пространство вокруг раздраженно завозившегося оглушенного кабана поразительно быстро очистилось до размеров большой комнаты, потом – до зала торжественных приемов, до поля для неизвестной игры в мяч и, наконец, до габаритов Дворцовой площади.

На самой площади остались только старающийся подняться на скользком булыжнике на ноги невредимый свин, поваленные в толкучке, но прворно подбираемые гвардейцами и пинками выпроваживаемые в безопасность сограждане… и помост, забитый застывшей в ужасе и нерешительности знатью.

Люди в домах, быстро осознав свое преимущество и отсутствие угрозы, облепили окна, предоставляющие хоть какой-то вид на площадь на всех этажах, мансардах, чердаках и крышах, и напряжено уставились вниз в ожидании продолжения действа. И какой дурак сказал, что коронация – это скучно и неинтересно? Вторая кампания – по устранению внезапной угрозы – закончилась провалом.

С таким же результатом охотники могли попытаться разрубить на порционные кусочки танк.

Кабан разъяренно захрипел, утвердился на разъезжающихся копытах, и маленькие, налившиеся кровью и злобой глазки уставились на отступивших на почтительное расстояние людей, в памяти которых был еще слишком свеж забег недельной давности по лесным дебрям.

Сломанные о непробиваемую шкуру мечи и ножи устилали булыжную мостовую вокруг зверя, словно шелуха от семечек.

Мутные свиные очи принялись отыскивать среди окруживших его приплясывающих человечков первую жертву.

– Бегите, бегите, идиоты! – Иван и Сенька хватали за рукава и пытались стащить с подмосток бестолково топчущихся на месте дворян, но проще было утащить и просунуть в одно из окон сам помост.

То ли в уверенности, что лесное чудище здесь их не достанет, то ли полагая себя выше скудоумных трусоватых простолюдинов, то ли по какой-либо другой такой же весомой причине, но гости уворачивались и вырывались из рук лукоморцев, спотыкаясь о брошенные музыкантами инструменты[115] и падая, но не сдаваясь.

И не сводили при этом преданных глаз с его несостоявшегося пока величества. А величество тем временем изо всех сил пыталось титулу соответствовать.

Рыча и изрыгая проклятия, Брендель выскочил вперед, растолкав дворян, встал на краю помоста, нашел яростным взглядом окруживших полукругом кабана гвардейцев, взмахнул костлявым кулачком и тоненько взвизгнул:

– Мерзавцы!!! Негодяи!!! Скоты!!! Это вы всё подстроили!!! Вы за это ответите!!! Все!!! До единого!!! Шкуры спущу!!! Головы поснимаю!!! Кишки выну!!! Жилы вытяну!!! Кровавыми слезами плакать…

– Заткнись, ничтожество, – учтиво попросила его Серафима[116], спрыгивая с помоста и многословно жалея вслух, что официальное мероприятие заставило ее в первый раз за целый месяц надеть так ненавидимое ей путающееся под ногами платье[117].

– Что?.. – вытаращил глаза граф.

– Когда говорите, что думаете, думайте, что говорите, – на ходу сквозь стиснутые зубы перевел ему Иван, соскочил вниз и вприпрыжку помчался к тому месту, где среди брошенных шапок и обувки видел сверху потерянную кем-то из героически разбежавшейся графской стражи алебарду.

– Что?.. – еще раз уточнил граф Аспидиск, и тут же вскрикнул: – Мой меч!.. У нее мой меч!.. Моего деда!.. Прадеда!.. Отдай, воровка!.. Вернись!..

Но ни лукоморцам, ни охотникам было уже не до него: когда на тебя в лобовую атаку летит, хрипя и роняя слюни, разяренная пятиметровая свинья с шестью огромными клыками, на свина поменьше внимания обращать перестаешь.

– Разбежались!!! – крикнул кто-то, как будто отважные свиноборцы нуждались в специальной на это команде, и люди прыснули в разные стороны, как растревоженные щукой мальки. Кабан растеряно остановился, словно решая, за кем первым броситься… Но это было секундное затруднение.

В самом центре каменной человеческой поляны стояло что-то массивное, пестрое, колышущееся, выкрикивающее сверлящим нежный слух визгливым фальцетом…

– Бегите, остолопы!!! – только и успел проорать кто-то из гвардейцев, как кабан, словно осадное орудие, налетел на вычурную деревянную постройку, и та исчезла в вихре щепок, обрывков ткани и исступленных воплей.

Кабан метался по груде разбитых досок и мусора, в которую превратился гордый недавно еще помост, словно искал там кого-то, от кого зависела его свиная жизнь, и оглушенные, растрепанные дворяне, не придавленные еще обезображенными деревяшками, запоздало разбегались и расползались из-под его безжалостных копыт и клыков. То есть, те, кто еще мог разбегаться. Или хотя бы расползаться.

В крутой, яростно вздымающийся бок зверя ударилась и отскочила алебарда. Потом вторая, третья…

– Ты, шашлык недожаренный!.. – откуда ни возьмися, перед самой мордой чудовища возник Кондрат и попытался засадить обломок меча свинье в глаз.

Кабан всхрапнул, мотнул рылом, и гвардеец кубарем отлетел на десяток шагов и поехал спиной по льду. Свин бросился за ним.

– Иди сюда! Сюда иди! Меня возьми!.. – подскочили к нему с разных сторон сразу трое, во главе с Иваном, но кроме наглого недобитого обидчика, для монстра сейчас не существовало никого.

Буксуя и поскальзываясь, Кондрат ухитрился увернуться от жутких клыков в последний момент, вскочил на ноги и бросился бежать. Чудовище – за ним.