День Литературы, 2011 № 02 (174) - [27]

За предполагаемый грош.

Нам влепят вселенские сроки

За вечную трусость и ложь.

КАРТИНА

Базарная площадь. Старик – поводырь обезьянки,

Владелец шарманки и счастья за ломаный грош,

И запах хурмы, и гаданье цыганки,

И бритый узбек, заносящий над дынею нож.

Всплывает из памяти пёстрый узор минарета

И, словно гадюка, сползает к нагретой земле...

И руки узбека забрызганы кровью рассвета.

Рисую, чтоб памятью переболеть.

И штрих за штрихом, словно наземь убитая птица,

И ярость мазка, как прорвавшая шлюзы вода,

И чья-то судьба – просто загнутый угол страницы.

Гадала цыганка. Гадала, гадала, гада...

И корчится холст от дыхания знойного лета.

На шаг отойду, и сквозь пальцы дрожащей руки

Гляжу, как ожившие краски рассвета

Ладонью стирает узбек с напряжённой щеки.

МЕТАФОРА

Я давно не писал. Онемел до икоты.

Я во сне не летаю и петь перестал.

Закружил листопад, завертела работа,

Спеленало тепло шерстяных одеял.

Я сошёл на руках по немытым ступеням,

И сосед, сторонясь, покрутил у виска –

У него канарейки, заплывшие ленью.

У меня от их песен – глухая тоска.

Не хочу. Не могу. И никто не заставит!

Перевёрнутый мир подпирает карниз...

А сосед вдруг сказал:

"Прекратил бы ты, парень.

Ты идёшь на руках, но по-прежнему вниз".

***

Вспоминает зола, как смолистые тлели поленья,

Между пальцев течёт, остывая, пылит на ветру...

Я ведь тоже зола – след ушедших с земли поколений.

А недавно казалось, что я никогда не умру.

А вчера ещё думалось: стоит к цветку прикоснуться,

Притянуть к себе ветку с дрожащим от зноя листом –

И взлечу, и смогу до высокой звезды дотянуться.

Но зола всё течёт между пальцев в пространстве пустом.

А её всё несёт, а она всё ложится на лица,

На усталые души и наши немые сердца...

Пепелище моё! Дай же силы мне снова родиться,

Сохрани и спаси. Я пойду за тебя до конца.

РОДИНА

Осень. Звон ветра. Синь высоты. Тайнопись звездопада.

Если на кладбищах ставят кресты, Значит, так надо.

Значит, и нам предстоит путь-дорога

За теплохладные наши дела.

Скольких, скажи, не дошедших до Бога,

Тьма забрала.

Скольких, ответь, ещё водишь по краю,

По-матерински ревниво любя.

Я в этой жизни не доживаю

Из-за тебя.

Из-за тебя на могилах трава –

В рост! – где лежат друзья...

Но истина в том, что не ты права,

А в том, что не прав я.

***

Рука не тянется к перу, перо не тянется к бумаге.

Пришёл декабрь, и снег лежит, и на дорогах гололёд.

И жизнь, конечно же, – не мёд, но в печке от хорошей тяги

Гудит огонь, трещат дрова, и скоро будет Новый год.

И кто бы что ни говорил, – всем хватит места в этом мире

Или в другом, где все равны, и всем воздастся по делам.

Мать затевает пирожки и ставит тесто на кефире,

Мешая белую муку с ржаной мукою пополам.

Грядут иные времена, вожди на трон ползут иные

И думы о насущном хлебе возводят во главу угла.

Мы ляжем в нашу землю здесь, мы не уйдём, мы коренные,

И рюмку водки с коркой хлеба оставим на краю стола.

***

Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен:

Туча – словно портьера, а небо – оконный проём.

Ничего, ничего...

Пусть мой голос и слаб, и простужен,

Поднимая глаза, всё равно говорю о своём.

Я до солнца встаю, чтоб увидеть, как звёздные ноты

Рассыпает Господь для поэтов на Млечном пути,

Заполняю словами тетрадок бумажные соты.

Если мне суждено, я до правды смогу дорасти.

Вознесусь над землёй, позабуду о мире и граде,

Предпочту пораженью весёлую смерть на лету,

Чтоб, ломая перо, не просить у людей Христа ради

И, ударившись оземь, зажать в кулаке высоту.

Это проще простого – умри да с восходом воскресни,

Ухватившись за гриву крылатого злого коня.

Ничего, ничего... Я приду и спою свои песни.

Я ещё постучусь к тем, кто знать не желает меня.

***

Колокольцы на шею пожалуйте мне

И ночлег в запорошенном снегом стогу!

Кто-то может иначе, а я не могу,

Потому не ищу утешенья в вине.

Если веру вчерашние топчут друзья,

Если память — лишь кровь под ногтями Руси,

Принимаю в наследство закон бытия:

Не бойся! Не верь! Не проси!

Валентина ЕРОФЕЕВА «ВОТ ОН - РАЙ...»

***

Владимиру Бондаренко

Эпоха Рыб, эпоха Рыб ушла,

Но хвостиком эпоха Водолея

По ней прошлась,

По ней слегка прошлась.

И ничего-то толком не умея,

Младенец шустрый, потешаясь всласть,

Вдруг растерялся, всё ещё не смея

Так – отторженьем – всю присвоить власть.

И стих, восторгом пред отцом немея,

И – задремал… Эпоха Водолея –

Мальчишки, фантазёра, лицедея –

Незрелая, того гляди дозреет

И ошарашит всех в который раз.

Эпоха Рыб, пока не пробил час,

Благослови Младенца – без проказ

Восцарствовать, об Истине радея.

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА

Загадочная русская душа

Взлететь всегда готова к поднебесью.

Ей на земле до одичанья тесно,

Тоскливо в суете, когда спешат,

Куда и с кем – не ведая про это.

И забывают помянуть поэта,

Пришедшего кануном Рождества

Грустить по родине, так нежно им любимой,

И вопреки законам естества,

Для человека жестко возводимым,

То быстрой ласточкой, то горестной вороной,

То стылым терпеливым воробьём –

Иль вольной сильной птицей, осторожно,

Крылом, скользяще лёгким на подъём,

Взлететь, не нарушая тайны

Глубоких снов недвижных деревень,

И плыть в истоме, нежной и печальной,