День Литературы, 2010 № 02 (162) - [20]

Но победил, победил – святостью…

И вот признать победу его духовную, исполнить его волю, воскресить его личность решается всё же православная церковь…

Он дорог русской православной церкви, но её, признаем же это, любил, прославил.

В это собрание сочинений, подлинное, войдут выписки из служебных Миней, богослужебных книг, творений святых отцов, ведь и любимой книгой Гоголя была "Лествица" Иоанна Лествичника: во всё это придётся теперь-то поверить…

Главным издателем Андрея Платонова стало государство – академическое издание Института Мировой Литературы.

То, что погребает уже наука, – литературный памятник.

Но платоновское наследие гробы академические перевернуло. Уместен ли такой пафос, сказал бы даже – восстало. Как будто научные издания для этого и подготавливаются его же, "платоновской", группой.

Да, конечно, проза его издаётся, переиздаётся всё это время, даже обещается и уже начало выходить самое полное собрание сочинений, но главное – что проявляется по мере понимания, то есть изучения и опубликования, вводится в "научный оборот". Но всё – будущее, в которое и был он устремлён.

Воскрешается его личность. Это записные книжки…

Это начальные два тома сочинений – собранное, начиная с 1918 по 1927 год, то есть написанное до выхода первой его книги, "Епифанских шлюзов"…

И вот книга первая архива Платонова, в которой во всей полноте публикуются письма жене, открывается история следствия по делу сыну: его любовь, трагедия его семьи…

Спасение, возвращение платоновских рукописей было и остаётся, хотя мало кто понимал, понимает, – текущей работой...

Материалы фонда Платонова в РГАЛИ в советское время были запрещены к публикации. Просто текстологией, источниковедением заниматься начали, по сути, одиночки после снятия запретов…

Первый весомый труд – "Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к биографии" – был подготовлен Еленой Шубиной и Натальей Корниенко, и увидел свет только в 1994 году…

Можно сказать, что Платонова читали к этому времени, ничего о нём не узнав. Тайной оказывалась вся его жизнь. Всё, что узнавалось, – выходило в альманахе "Страна философов", издание которого стало основой для публикаций ранее неизвестных материалов, сведений, но как таковой архив Платонова был приобретён Российской Академией Наук, то есть государством, только в 2006 году.

Научный труд, он требуется как совершенно особый, потому что само платоновское – всё неимоверное в своём духовном напряжение.

Давно опубликованы "Чевенгур", "Ювенильное море", "Котлован", открывшие творчество Платонова его читателям – или, я бы сказал, отдавшие его в своих образах и смыслах тому миру, обнаружив себя в котором он выразит это своё состояние так:

"Когда-то в детстве я лежал в поле на бугре и плакал от обожания природы. Я тогда начал читать книги, но моё понимание их было своё. И я вырыл пещерку в овраге, чтобы думать как Будда".

Юношей он заговорит как пророк:

"Искусство – это идеал моего я, осуществлённый в безграничном хаосе того, что называют миром".

Уже у самого конца жизни запишет – запись с обратной стороны записной книжкой:

"Нет, всё божественное – cамое будничное, прозаическое, скучное, бедное, терпеливое, серое, необходимое, ставшее в судьбу – и внутренне согласное со всякой судьбой".

Долгая, долгая жизнь…

Записи…

Строки писем…

И всё стало известно только сейчас.

Платонов – мученик советской литературы; обратное утверждение оказывается бессмысленно, потому что если ни место его в советской литературе, то время историческое, конечно, никуда не перенести.

Он бы и не отрёкся от своего времени, то есть не отрекался, создавая пространство , в котором поселил человеческий род, человечество своё, ещё даже нерожденное, как в "Чевенгуре", уже умершее, как в "Котловане": видение этой земли, народа – страшное – мучило его само по себе…

И он то искал умерших среди живых, то живых среди мёртвых – в этом своём раздвоение чувствуя даже не временами, а с нарастающей силой болезнь, безумие.

Маска литератора прятала искажённое болью и ужасом лицо. Что скрывался под этой маской даже и человек-то не советский – это разглядел сам Отец Народов…

Гражданская казнь, поместили в маленький ад, после отбытия наказания, забвения, перевели из маленького внутреннего этого ада в государственные жители, то есть в ад терпимый, всеобщий.

Мученик вернулся в литературу не в терновом венце, своём, а в совсем чуждом, потому что даже не примерял при жизни, – её классика; вернулся в иное время, которое отменило, убило то, в котором жил.

Платонова бурно публиковали – и в ажиотаже читали, тогда он прошёл перед читателем в этом потоке разоблачений, несколько всё же отделившись: странный.

В нём искали кого-то, кем он не был, да и не мог быть, скажем, как и Шолохов.

Сама проза платоновская воспринималась большинством как мрачная сатира и языковый эксперимент.