День Литературы, 2007 № 06 (130) - [21]

– Не надо о рыбах. Ну их.

– Почему?

– А ты приглядись к ним – чешуя залита слизью, бока обросли тиной, глаза не умеют моргать… Рыба живёт на полпути к смерти. Она посередине между человеком и небытием. Поэтому и молчит.

– Скажешь тоже… Рыбы красивые. А сиг и сёмга вообще из чистого серебра, как водосточные трубы. – Нога, постояв белой свечкой, опять оказалась под простынёй. – Или вот, помню, как-то утром бортковского "Идиота" смотрела… Кофе пью и думаю. Знаешь что?

– Что?

– Вот ведь, думаю, Достоевский, какой человечище – его даже телевизором не убить!

– Смотри-ка, мимо тебя ни малиновке, ни Достоевскому не прошмыгнуть.

– Точно. Потому что я – человек интересующийся. Ну так что? Будешь говорить?

– О чём?

– Ну, про сильное впечатление. Живёшь, что ли, и не удивляешься?

– Надо вспомнить.

– Вспоминай.

– Вспомнил. В тот день, когда мы с тобой встретились… или накануне… В общем, перед тем, как мы встретились, там, на поминках, у меня зазвонила трубка. Номер незнакомый, я к уху подношу, а там: "Привет, это Любовь".

– Какая любовь?

– Не знаю.

– Что значит, не знаю? Что это было?

– Ничего. Ошиблись номером.

– 2 –

– Разваристая… – говорил Тарарам и дёргал чеку на банке со шпротами. – Тело Ромы картошкой прирастать будет.

– Я так счастлива, Ромка! Кто бы знал… – Катенька с ужимками, прикусывая губу и закатывая очи, накладывала в две тарелки пускающий кудельки пара отварной картофель. Солнце в окне тарарамовой кухни медленно падало за жестяные крыши – куда-то недалеко, примерно в устье Большой Невы.

– Так и положено. Дети непременно должны быть счастливы, потому что детство – самая чудесная пора. Вся остальная жизнь – только расплата за это недолгое блаженство.

– Прикалываешься, да?

– Ничуть.

– Ну, прикалывайся, прикалывайся, старый селадон.

– Вот, значит, как? Мы вам – внимание, а вы нас виском седым попрекаете?

– А ты что думал? – Глаза Катеньки, густо подведённые ваксой, шевелили ресницами, как жуки лапами. – Мы, Офелии, такие – нас шпилькой не ковырни, мы и не пахнем.

– Офелии?

– Ну, не Офелии, так бесприданницы – Ларисы, знаешь ли, Дмитриевны…

– Ха! Да ты, должно быть, в пустоголовой юности мечтала стать актриской. Колись – хотела? Отвечай! В глаза смотреть! Любишь театр, как люблю его я?

– Люблю. Я даже в театральный поступала, но туры не прошла.

– Переживала?

– Сначала в Фонтанку головой хотела. А потом просто с парапета плюнула. Да и предки сказали, мол, давай, дружочек, без иллюзий – у тебя, кажется, в седьмом классе по биологии была пятёрка, вот и дуй в ботаники.

– В целом, правильно. Не тот случай, чтобы в Фонтанку головой. Зачем нам театральный? Мы с тобой устроим такой театр, что Станиславский ужаснётся. А что твои друзья-подружки? Настя? Кто там ещё? Давайте вместе где-нибудь сойдёмся – мне интересно посмотреть на твой порочный круг.

– Давай. А где сойдёмся?

– Так. Для начала определимся со сторонами света. Вот компас. – Тарарам поднялся со стула и, дважды пройдя мимо зеркала со своим отражением, положил компас на стол. – Его, как известно, в древности изобрели китайцы. С тех пор они не то чтоб провоняли, но испортились, и компасы мастачить разучились. Однажды в магазине я попросил принести пять китайских компасов, чтобы выбрать достойный. Представь себе – все они показывали север в разных направлениях! Поэтому я купил русский компас, самый лучший, который не врёт. Итак, смотри: вот там у нас север, здесь, стало быть, юг, тут – восток, а там – запад. Теперь будем думать, где встретиться.

– Нет, так не пойдёт.

– Что такое?

– А почему солнце заходит на севере?

– Это вопрос к солнцу.

– 3 –

– Время было свинское, – говорил Тарарам. – Смута, смешенье языков… Страна осыпалась, как новогодняя ёлка к Крещению. Хмельной Бориска "барыню" танцевал и строил на усохших просторах нищую банановую республику с бандой компрадорских олигархов во главе. Братки, опьянённые свободой кулака, либералы, опьянённые свободой п...жа, менты, опьянённые свободой шарить по карманам… Противно было дышать с этой сволочью одним газом. Вы эти времена, пожалуй, и не помните… А тут ещё открылись шлюзы – теки, куда хочешь. Дело молодое – интересно. И я потёк. Везде была жопа. Но это была их добровольная жопа, поэтому, наверно, и не так давила. Сначала болтался в Берлине. Пищал на губной гармошке в одном клубе. Затем подался в Париж – макал багет в кофе. Сена понравилась – на наш Обводный похожа. Потом занесло в Амстердам… Про Голландию много чего болтают, но это всё х...ня – та же жопа. Я жил там сначала по визе, потом нелегалом. Наш сквот повязала полиция. Местных отправили на сто первый километр, остальных раздали по отечествам, если те принимали. Россия принимала – она тогда ещё смотрела Европе в рот, из которого несло лосьоном – знаете, такой специальный спрей, чтобы облагородить вонь нутра.