День Литературы, 2007 № 06 (130) - [22]

Доставили самолётом прямо в Пулково. Менты встретили, до нитки обобрали, но заначку в воротнике, в карманчике для капюшона, не нашли. Со злости я даже в город не поехал – тут же в аэропорту обменял последнюю валюту и купил билет до Минска. Перемена мест меня давно уже не пугала. Просто начинаешь доверять наитию, чутью – кривая и вывозит. В первый же день, гуляя по Минску, наткнулся на редакцию бульварной газетёнки. Зашёл поболтать – разговорились. Написал десяток очерков о европейских нравах. Потом, облазив город, перешёл на местный колорит - крысы-мутанты, пираньи в Свислочи, явление пришельцев на Минской возвышенности, извращенцы, прижимающиеся к девушкам в метро…

Тогда на Белоруссию СМИ всего мира выплёскивали помои ушатами, но мне там нравилось. Мне нравилось, что земля в стране ухожена, поля засеяны, дороги хороши и обочины подстрижены не потому, что из пространства под ногами кто-то просто стремится извлечь выгоду, а потому, что так должно быть, если человек живёт на земле, проложил по ней дороги и распахал на ней пашню. Там у людей было чувство дома. Дома, о котором печётся крепкий и рачительный хозяин – ни от кого не зависящий и ни перед кем не лебезящий. Жить в таком доме одно удовольствие, если ты просто честно делаешь своё дело и не тявкаешь, переполненный глупым чувством собственной значимости, на хозяина и стены. Но там, где я был прежде, все хотели хлеба, зрелищ и свободы тявкать. Дом, в котором запрещают мочиться на углы и тявкать, считается фашистским государством.

– Один человек сказал Сюнгаку: "Традиции Секты Лотосовой Сутры плохи тем, что в ней принято запугивать людей". – Егор на ходу пустил в небо облачко табачного дыма. – Сюнгаку ответил: "Именно благодаря запугиванию, это Секта Лотосовой Сутры. Если бы её традиции были другими, это была бы уже какая-то другая секта".

– Умничаем, да? – Катенька забежала вперёд и заглянула с гневом в глаза Егору.

– А потом? Что было потом? – спросила Настя.

– Потом меня потянуло на родину. Ведь у меня была великая родина – я никогда не забывал об этом. В глубине сердца она всегда оставалась великой, даже тогда, когда сознание отказывалось в это верить. Я понял, что жить надо там, где родился. И строить такой дом, который был бы тебя достоин, надо там же.

– А зачем было голыми ходить? – Настя пнула босоножкой пустую сигаретную пачку, попавшуюся ей на дорожке Елагина острова.

– Долгая история, – ответил Тарарам.

– Я тебе потом расскажу. – Егор высосал из сигареты новый дым. – Я репортаж по "ящику" видел.

– Расскажи сейчас.

– Сейчас неохота.

– Это история одной идеи, – сказал Тарарам. – А репортаж – так, пустое.

– Непобедимы те идеи, которым пришло время, – улыбнулся Егор.

– Хорошо сказал. – Настя опять неловко пнула пачку.

– Это не я сказал. Это сказал один британский сэр на букву "че".

– У всякой вещи есть свой звёздный час. – Настя, наконец, кое-как наподдала пустой пачке и та улетела на газон. – Цветы нарасхват восьмого марта и первого сентября, а яйца в лёт идут на Пасху.

– Хватит умничать, – надула щёки Катенька. – Пойдёмте лучше на тарзанке прыгнем или пива выпьем.

– Хорошая альтернатива, – оценил Тарарам. – Есть из чего выбрать.

– Николай Первый наказанным офицерам тоже предоставлял достойный выбор, – снова улыбнулся Егор. – Либо гауптвахта, либо слушать оперу Глинки.

– Прикалываетесь, умники…

– 4 –

– Надо жить полной, плещущей за край жизнью, – говорил Тарарам и в глазах его прыгал бесёнок, – жить на всю катушку, испытывать жизнь на её предел, высекать из неё искры и самим становиться её блеском. Не в шкурном, разумеется, плане…

– Но нам запрещено так жить, – возразил Егор.

– Кем?

– Господом Богом.

– Ерунда. Об этом мы вспоминаем лишь в беде, когда нас постигает неудача. Лишь в беде мы взываем к Богу – так овцы, заслышав волчий вой, жмутся к доброму пастырю в кудрявой овечьей шапке и тёплой овечьей шубе.

– Но беда – это и есть предостережение или наказание.

– Ерунда. Неудачи преследуют нас в любом случае, а не только тогда, когда мы нарушаем заповеди. Стой, как свая, и всех перешибёшь – вот главная заповедь. Покаяние человеку не к лицу. Покаяние нарушает цельность и красоту греха, как газ, вспучивший консервную банку. В результате мы видим лишь подпорченную добродетель, а этим блюдом не усладишь Бога и не обманешь совесть. Наш путь – не покаяние, а совершенствование, не плач о недостатках, а стремление к безупречности, не признание вины, а осознание ответственности за то, что мы делаем, и чего не делаем.

– Поодиночке так не выжить, – задумчиво сказал Егор. – Так человека просто съедят. Съедят с ливером или изолируют, хотя бы и на свободе, – окружат пустотой, вакуумом, который прекрасно защищает от шума и тишины, тепла и стужи, пыли и чистейшего озона, который выдыхает Бог. Чтобы так жить, нужна система, сообщество единомышленников. И ещё – идеология внутри системы. – Егор почесал затылок. – Нет, даже не идеология, а лидер, безукоризненный вождь, который мог бы авторитетно направлять – как, что и почему надо делать.