День Литературы, 2005 № 01 (101) - [40]

Мы застали их на привале, в окружении добрых козопасов, которым Дон Кихот рассказывает о минувшем Золотом Веке. Перед прыжком в будущее носители нового мироощущения неизбежно отступают подальше в прошлое, выбирая траекторию для разбега, так что ветхозаветные параллели английской, а также древнеримские — американской и французской революции были, конечно, не случайными.

Мысленное бегство во времени, в прошлое или будущее — отголосок представлений о мире куда более сложных, истинных и древних, чем те, которые привели к бегу в пространстве и Великим Географическим открытиям. Золотой Век прошлых времен — зеркальный, по отношению к настоящему, двойник предстоящего тысячелетнего царства Христова на земле, хилиазма как первой формулы исторического прогрес- сизма — формулы, впрочем, никогда церковью не признанной, но постоянно повторявшейся в рамках западной культуры (можно назвать хотя бы "тысячелетний Рейх" Гитлера). И общим центром симметрии, "нулевой точкой отсчёта" выступает настоящее, "здесь и сейчас" — тот самый огонь костра, который отбрасывает неверные тени в прошлое и будущее.

Приближаемся мы к Истине или удаляемся от нее? — вот важнейший вопрос для человека, который не сомневается в существовании Истины. За неё он может принимать Жизнь Вечную или "тепловую смерть Вселенной" — здесь уже иная ось координат, иные пространства бытия, многим недоступные, но оттого не менее реальные. И момент перехода через такую невидимую ось, или грань — есть момент "идеологического вакуума", растянутого иногда на десятилетия или даже века.

Трагедия пространства развертывается во времени. Причудливые очертания континентов, по современным представлениям, есть видимый результат их миллионолетнего медленного дрейфа поверх океана расплавленной магмы, — движения, подобного движению льдин. Самые ревностные приверженцы научной мистики считают нашу планету своеобразным компьютером чуть ли не вселенского масштаба. Информация, которая воспринимается, преобразуется и хранится в недрах Земли, по их мнению, абсолютна, а движения континентов отражают этот процесс. Так или нет, но места соприкосновения материков издавна служили и местом встречи, контакта различных культур, различных систем ценностей, формируемых в более "спокойных" внутренних регионах.

Между Европой и Азией — Азией в широком этногеографическом и политическом смысле (близком к недавно выдвинутой американскими геополитиками концепции Great MiddleEast), включающей в себя и Африку севернее Сахары, — таких зон соприкосновения три: причерноморские степи — Поволжье, Балканы — Ближний Восток и Магриб — Пиренеи. Уже более тысячи лет они, если отвлечься от весомого иудейского фактора, являются зоной христианско-мусульманского контакта.

И принадлежность к этой зоне удивительным образом объединяет Испанию с Россией. Параллели в истории, параллели в народном характере, параллели в культуре настолько тонки и многообразны, что мысль о наличии в "компьютере Земля" параллельных процессоров, решающих разные варианты одной и той же глобальной задачи, выглядит до безумия естественной.

Открытие и освоение Сибири и Дальнего Востока русскими не менее значимо для мировой цивилизации, чем открытие и освоение Америки испанцами. Распад испанской державы, длившийся практически весь XIX век, был столь же трагичен и богат событиями и смыслами, как и распад державы российской, совершающийся у нас на глазах.

Сотня-другая лет видимого "запаздывания" в историческом махе двух этих "крыльев" — по сути, ничтожная величина для "глобального компьютера Земли", да и действительные причины разницы во времени вряд ли объясняются "отставанием" одной культурно-политической общности от другой. Но если "процессор Испания" решает задачу, параллельную задаче "процессора Россия", то в чем эти задачи могут заключаться?

"И если бы кончилась земля, и если бы спросили там, где-нибудь людей: "Что вы, поняли ли вы вашу жизнь на земле и что об ней заключили?" — то человек мог бы молча подать Дон Кихота: "Вот мое заключение о жизни и — можете ли вы за него осудить меня?" (Ф.Достоевский). Великий русский писатель и мыслитель, через творчество которого многие обитатели новоатлантического пространства-времени получают первичное представление о "загадочной русской душе", тем самым свидетельствует о непреходящем значении обозначенной романом Сервантеса "модели бытия", о высочайшей степени образного обобщения, достигнутой автором "Дон Кихота".

Что же помогли осознать или почувствовать человечеству двое обычных испанцев (идальго и крестьянин) XVII столетия? Отвечая на этот вопрос, деятели мировой культуры за четыреста прошедших лет создали удивительно многослойное и многомерное понимание романа, которое более всего говорит о некоей суперпозиции смыслов, относительно которой все частные мнения выступают в качестве объемных или плоскостных проекций этого сверхреального и даже сверхъестественного объекта.

На подчёркнуто "детском" рисунке Пабло Пикассо Дон Кихот и Санчо Панса возвышаются не только над мельницами — копьё Рыцаря Печального Образа почти достигает солнца. Это весьма значимый символ, заставляющий вспомнить о мистическом "копье Лонгина".