День Литературы, 2002 № 10 (074) - [20]

Хочется надеяться, Галковский подобреет и всех нас не так ещё удивит и порадует. И может быть, (а вдруг!) осуществит гоголевский проект — напишет провидческий роман, в котором даст полную Русскую Правду. Он уже её даёт — порциями. Не пожалеем ему такого щедрого ожидания. Во всяком случае, от этой чисто русской мечты — не откажемся.

Владимир Винников ПИСЬМА О ЛИТЕРАТУРЕ

По мере того как наше время становится прошлым, свидетельства о нём приобретают иную ценность. Поэтому следует особо отметить, что здесь публикуются реальные письма различным корреспондентам, отправленные и неотправленные, но касавшиеся узловых моментов развития отечественного литературного процесса. Что-то с тех пор почти забылось, что-то, напротив, стало более ясным. Но всё до сих пор витает в воздухе, которым дышит наша литература.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ. 21 СЕНТЯБРЯ 2002 ГОДА.

Уважаемый (или уважаемая?) коллега!

"Легко быть филозофом, выуча наизусть три слова: "Бог так сотворил!", и сие дая в ответ вместо всех причин" — сказано Михайлой Ломоносовым больше двух веков назад и, как можно догадаться, вовсе не в наш с вами адрес. Но речь о том, что "общие места" наших рассуждений суть места самые опасные и коварные. Мы привычно проскакиваем их, как "дважды два — четыре", и правильно делаем, поскольку любая мысленная остановка здесь может привести к малоприятным, а то и катастрофическим для нашей "картины мира" результатам.

В нынешних литературных стычках (назвать их спорами, а тем более — битвами, как-то не поворачивается язык, ибо "шумят столичные витии…", а караван идет) вы определенно занимаете сторону "традиционалистов и консерваторов" — даже последняя книга ваша вышла в серии "Консервативный проект". "У нас есть, собственно, два пути: либо признать "модерн" (под ним я понимаю все "измы", в том числе и постмодернизм) с его текстами и "чистотой бездуховности" за данность и ценность, либо попытаться понять, что же стоит за "значимым как незначимым" и "игровым ничто"? Но если мы хотим понять, то понимать можно или "относительно себя" (то есть своей национальной культуры), или относительно "европейской культуры", на принадлежности к которой и руководящей роли которой модернисты всегда настаивают", — пишете вы. И возражение в том духе, что литература — не соленья и варенья, в консервации не нуждается, было бы, на мой взгляд, хотя и справедливым по сути, но всё-таки недопустимо снижающим уровень разговора. Точно так же нет особого смысла устанавливать "нерусскую" природу самих слов "консерватизм" и "традиция" или увязывать ваш "консервативный проект" с "консервативной революцией" Александра Дугина и т.п.

Однако "великая русская литература", верность которой начертана на вашем знамени, вовсе не случайно несет на себе печать "реализма", да еще, как правило, "критического". Что это за печать? Откуда она взялась? Если мы замкнемся в рамках цеховой "литературной критики", попытка ответа на эти вопросы будет или попыткой профессионального самоубийства, или "ложью во спасение", что, по сути, одно и то же.

Вряд ли Гоголь, Толстой или Достоевский хотя бы раз в жизни отнесли себя к числу "критических реалистов". Этот термин — внешний по отношению к лучшим представителям отечественной литературы XIX века, "утвержденный" именно литературной критикой, причем критикой по преимуществу "прогрессивной", "революционно-демократической". Перекличка слов между "критическим реализмом" и самой "литературной критикой" также не может быть случайной. Учитывая, что понятие о "критическом реализме" как ведущем творческом методе классической русской литературы XIX века тем не менее прижилось и даже стало основополагающим, аксиоматичным, в столь явно выраженном парадоксе, наверное, надо разобраться. Но этот "гордиев узел" незачем рубить, как некогда Александр Македонский, — его вполне можно развязать, аккуратно потянув за обе ниточки: "критики" и "реализма".

Начнем с последнего, по причине его существительного статуса. "Реализм" — достояние поздней, уже католической латыни. Его возникновение обычно связывается со спорами двух течений в схоластике, обозначенных как "реализм" и "номинализм". Первое из них утверждало действительное существование идей как отдельных объектов бытия, второе настаивало на чисто словесном, "назывательном" их характере. Этот дуализм и связанная с ним "диалектика" западного мышления стали естественным следствием догмата о filioque, исхождении Святого Духа не только от Бога Отца, но и от Бога Сына, — догмата, неприемлемого для Православия, поскольку подобное допущение ведет, как известно, к неразличению двух из трех ипостасей Святой Троицы, к их слиянию и в этом новом качестве — к противопоставлению ипостаси Святого Духа. В тот же исторический период, что и спор "номиналистов" с "реалистами", возникли и военно-монашеские "католические" ордена, из числа которых на рубежах Руси действовали Тевтонский и Ливонский. Так что с идеологией "крыжаков", как именовали наши предки крестоносцев-католиков, русские знакомились постоянно, и Ледовое побоище можно считать даже своеобразной формой богословского диспута.