День Литературы, 2002 № 07 (071) - [2]

Меня поражает в гусевской команде какой-то бушующий комплекс неполноценности. Сдуру устанавливают свои рейтинги гениальности поэтов, регулярно раздают себе ими же учреждённые литературные премии, присваивают себе известные всему миру слова и словосочетания типа “реализм” и “неореализм”, своих оппонентов обливают площадной бранью, не называя их при этом. Того же критика Переяслова как только не обхамили, а вот назвать фамилию побоялись. Как-то не по-русски это. Вот и в “Московском вестнике”, руководимом всё тем же Гусевым, с одной стороны, изгваздали Проханова в грязи по самые уши, тут тебе и в стихах: “Ну дайте Анти-Букера Буханову, /А то затрахал всех саморекламой./ Метафорист, как все в России юмористы... / Нам ближе русский свист...” — отлучают как бы от русской культуры, тут тебе и в прозе: “Известный патриот и газетный лидер, он был также романистом... Чуткий нерв эпохи, автор творил только заказанное эхом дня... А уж презентация книги бывала подобна концерту старого классика рока... Один только счётчик эпох властен одёрнуть гиганта момента...”

Во всей этой гусевской галлюцинации видна дикая ревность к действующей литературе. Та самая русская нетерпимость, которая мешает нам всем соединиться вместе. А жаль. Мы давно уже с Прохановым, года два назад, когда начались те или иные скрытые нападки больше на “День литературы”, меньше на “Завтра”, договорились не отвечать Владимиру Гусеву, помня нашу старую, десятилетиями измеряемую дружбу. Ни слова резкого. Ни полемики, ни реплики. Но галлюцинации уже переходят всякие допустимые нормы. И нам хочется спросить: всё же что за ними стоит? Неужели кроме творческой ревности ничего? Если Проханов всего лишь по-гусевски “гигант момента, затрахавший всех саморекламой”, то кто же истинный титан? Где скрываются те талантливые авторы, которых противопоставляют нам гусевские издания и которые нами невидимы? Пусть идут к нам, если того хотят, сразу напечатаем, даже без двух Куняевых...

Андрей Новиков ПАУТИН БЕЗ ПАУКОВ НЕ БЫВАЕТ

Как пишущий человек, я хорошо понимаю, какое воздействие способен иметь ПРОСТО ЯЗЫК, если уметь им пользоваться, даже безо всяких средств массовой информации. У нас свободу слова привыкли понимать только как свободу средств массовых ретрансляторов, но это не свобода слова по существу своему, Язык и способность мыслить через него важны не менее, чем возможность передавать слова в эфир.

В 90-е годы шло поразительное измельчание языка — при том, что именно в этот период многократно возросла роль средств массовой информации! Но не происходило сколько-нибудь глубокой литературной или мыслительной деятельности. Почти не писалось литературных произведений, не возникало мысли, уничтожалась публицистика. Средства массовой информации почему-то сказали про себя: это мы — свобода слова! В действительности это писатели, философы должны были сказать: мы — свобода слова, потому что наше слово свободно. Свобода слова оказалась подменена только свободой средств массовой информации, свободой ретрансляторов". В этом прослеживались черты тоталитарного отношения к обществу, которое рассматривалось только как объект, на который можно "вещать". Удивительные рассуждения демократов о якобы приоритетной роли "четвёртой власти" передавали на самом деле их тоталитарное "политтехнологическое" отношение к обществу.

Мне, например, искренне было непонятно, почему никто в этой стране не придаёт значения моим рукописям и придаётся такое большое значение средствам массовой ретрансляции. Телевещательной станцией Христа была, как известно, гора, с которой он произносил свои проповеди. Этого оказалось достаточно. Когда в Германии шла "революция слова" — протестантизм — никому не было важно, где чьи типографии. Вопрос был в том, кто что говорит, кто что пишет. Лютер не был владельцем средств массовой информации, он был пламенным мыслителем, и этого тоже оказалось достаточно.

В мире всегда хватает средств массовой коммуникации, которые — если правильно уметь ими пользоваться — способны заменить любое средство массовой информации. Я думаю, кстати, что развивающийся Интернет рано или поздно вытеснит СМИ как таковые. Односторонняя массовая информация, которая есть не что иное, как наследник тоталитарного государства, исчезнет, и её роль возьмут на себя массовые КОММУНИКАЦИИ. Но я боюсь, именно тогда и встанет со всей полнотой вопрос о КАЧЕСТВЕ слова, о его ВНУТРЕННЕЙ СВОБОДЕ, о ЯЗЫКЕ, которым мы говорим.

У меня есть давнее определение свободы слова. Оно гласит, что свобода слова — это ТАЛАНТ. Ни одна телерадиовещательная корпорация не стоит талантливого человека.

К величайшему сожалению, именно в период демократии, когда колоссально возросла роль средств массовой информации, произошла деградация слова. Вспомните, с чего начиналась наша гласность в 1985 году — с выступлений писателей в концертной студии "Останкино". Что мы получили потом? Поли-тическую грызню. Писателей заменили сатирики или сценаристы. Это что — и есть "свобода слова"?!