День Литературы, 2001 № 11 (062) - [39]

А главные объекты «насмешки» и «издевки» Юрия Кувалдина, опасного возмутителя спокойствия, они же главные герои и прототипы героев Сергея Яковлева, — «новомирские» сотрудники — затаились в своем изолированном от всего мира «мире», попрятались в свои кабинеты, как премудрые пескари под свои коряги, и сделали вид, что они ничего не видели, ничего не читали и ничего не знают, в том числе и "Задворок…", из-за которых разгорелся сыр-бор. В общем, ушли на дно, чтобы переждать эксцесс, и отмалчиваются.

Только наивный и простодушный, как Симплициус Симплицисимус, а вместе с тем тонкий, глубокий и проницательный Виктор Боков, патриарх поэзии, академик Российской словесности, враг серости, банальности и скуки и подпольный авангардист, сказал мне по телефону:

— Я аплодирую Юрию Кувалдину! Здорово он (поддерживая Сергея Яковлева) выступил против литературной серости и литературных умников, здорово он их всех приложил, припечатал, здорово двинул всем кувалдой по башке и серпом по … (одному месту). И обижаться на него никому не надо. Его статья — это род литературного хулиганства! Хотя по сути своей она очень серьезная. Это демонстративное дурачество, придуривание, которое выше любой серьезной зауми, это великая "похвала глупости", по Эразму Роттердамскому, с эпатажем, приколами. Без чего не может быть художника и без чего литературная жизнь была бы неинтересной. Это надо понимать. А чтобы это понимать, надо быть талантливым. На него обидятся только те, на ком шапки горят.

Я вместе с Виктором Боковым весело поаплодировала Юрию Кувалдину, а потом и самому Бокову за его слова, с которыми полностью согласилась. И побежала в библиотеку за журналом «Нева», за № 1 и № 2. Чтобы прочитать там "Задворки…" Сергея Яковлева, за которые Кувалдин назвал его "самым выдающимся автором "Нового мира" последних лет" и о котором так написал, что мне возжелалось немедленно прочитать их. Ну и, конечно, они, эти его воспоминания, эти записки «ревизора», потрясли меня. Там он показал и открыл всем "Новый мир" с такой стороны, с которой его никто из широких масс не знал, то есть не с переднего, а с заднего фасада, не с парадного входа, а с черного хода, с задворок, то есть неизвестный "Новый мир", с его закулисными играми, интригами, аферами, махинациями, "с тайнами мадридского двора"… и с борьбой за портфель и кресло главного редактора.

У меня всегда было идеальное, священно-возвышенное, трепетно-благоговейное, коленопреклоненное отношение к этому журналу, который считался неким литературным эталоном и пользовался у всех культурных людей, у интеллигенции особым авторитетом, особым спросом и популярностью. Я из года в год выписывала и читала его. Там печатались самые известные, самые лучшие писатели России и Советского Союза, литературная элита, представители большой литературы, на которых все молодые смотрели снизу вверх. И попасть в круг этих авторов. В этот журнал, куда, как правильно пишет Сергей Яковлев, "с улицы никого не пускали", было все равно, что попасть в большую литературу.

И каждый молодой неизвестный поэт или прозаик, который мечтал сделать себе имя и стать известным, каждый «солдат» литературного фронта, который мечтал стать генералом, считал за высшую для себя честь и за высшее счастье напечататься там, пробиться туда, стать автором этого журнала. Я, провинциальная поэтесса, рязанка, с легкой руки Евгения Храмова, моего литературного учителя (одного из моих руководителей на Совещании молодых в 1979 году) и редактора одной из моих книг — "Потерянное кольцо", удостоилась такой чести и такого счастья в 1990 году. Тогда там появилось мое стихотворение про реку Оку:

Встретились два мужика,

Встретились да рыбака.

— У нас река.

— Да и у нас река.

— У вас река кака?

— У нас Ока. А у вас кака?

— Да и у нас така…

Моим ближайшим соседом по площади в журнале оказался некогда изгнанный из Рязани Александр Солженицын! "Салют, Исаич!" — сказала я ему про себя стихами своего земляка Евгения Маркина "Белый бакен", посвященными Александру Исаевичу Солженицыну, напечатанными в "Новом мире" в 1972 году и ввергшими поэта в опалу, в результате которой он был исключен из Союза писателей и отправлен в скопинскую «ссылку», после которой умер раньше времени.

В 1992 году в "Новом мире" появилась целая подборка моих стихов… Но вскоре я охладела ко всем журналам, в том числе и к "Новому миру", и несколько лет никуда не таскала свои стихи и нигде не тусовалась, исчезла с литературного горизонта, выпала из литературного процесса. Потому что в свое время слишком много сил потратила на то, чтобы пробиться куда-то, в том числе и в "Новый мир", и теперь чувствовала себя, как травинка, которая пробилась через асфальт и даже смогла сдвинуть с места стотонный чугунный каток, который стоял на этом асфальте и не давал ей вылезти на свет и занять свое место под солнцем, доказала самой себе и другим свою поэтическую состоятельность, самоутвердилась, но чересчур устала от всего этого и в результате потеряла интерес не только ко всем журналам, на страницы которых было так трудно проталкиваться через заслоны серых литературных чиновников и серых авторов, но и — к литературному миру в целом, с его суетой, карьеризмом, тщеславием, проститутством, приспособленчеством, делением на лагеря, выяснением твоих идеологических позиций и спортивными соревнованиями: кто кого победит, кто кого отпихнет «взад» и вскарабкается на Парнас, на Олимп и на пьедестал, поближе к великим… к литературным идолам… к влиятельным литературным "боссам… обоссанным" и к литературной кормушке, к большому свиному корыту для «избранных».