День Литературы, 2001 № 11 (062) - [38]

— Ну, деньги… На лапу там дать, сигарет прикупить…

— Ну, да, Давыд, молодец, вспомнил. Давай к Фортунату. Возьми фунта три, помельче, бумажки не бери, не люблю их. Или нет, скажи, пусть сам принесет. Я на него мастерскую оставлю. Пусть ночь поработает.

Давыд нахмурился, но пошел выполнять приказание. Он ревновал. Формально Фортунат Эрнестович исполнял в хозяйстве Богдана функции бухгалтера (АОЗТ "Выползово"), но лишь до первого запаха жареной рыбы. Фортунат так ненавидел ее, что, пообоняв оный запах одну минуту, обретал силу неверия — почти равную Богдановой, и ловко управлялся с чертями, — впрочем, гораздо медленней: сколько рыба ни воняй, а на вызов и разделку черта тратил бухгалтер добрых двое суток тяжкого труда. Именно он единственный мог сменить Богдана в чертоге, и оттого Давыд терзался. Он понимал, что сам сейчас сядет за руль и повезет мастера в Москву, а Фортунат останется дышать жареной мойвой, но все равно ревновал. Он привык считать вторым в фирме себя.

Впрочем, Фортунат был мужик невредный, работу любил бухгалтерскую, а не чертоварскую, без него Богдану никогда не отбрыкаться бы от налоговых инспекторов. Фортунат же при визите очередного сразу ставил на электроплитку сковородку с несвежей мойвой — и через пять минут уже тащил из гостя вешняка либо летника, смотря по времени года. Неодержимые люди в инспекторах не служили, в каждом сидел черт. Черт же в хозяйстве Богдана сразу шел на мыло, на шкварки и на прочее. Обезбесивший инспектор становился послушен, словно агнец, подписывал все нужные бумаги и отбывал в Арясин или Тверь. А Фортунат потом полдня полоскал ноздри ключевой водой. Нет, Фортунат был мужик не вредный, и зря Давыд ревновал.

Георгий Судовцев НАСЛЕДНИКИ ДОЖДЯ

В ЛЕСУ РОДОСЛОВНОМ

А что у меня за душой, кроме этих болот,

да белых ночей, припасенных на черные дни,

да старого дома и низкого неба над ним,

в котором незримая птица о вечном поет?

И что у меня за душа, если только болит

и мучится тем, чего вовсе не в силах понять?

Неужто растет, будто стайка промокших опят,

на древе, гниющем от корня, от самой земли?

ДОСТУПНОСТЬ ПОЭЗИИ

Поэт понятен только краем звуков.

Он, говорящий прежним языком,

пытается слова найти о том,

что лишь ему доступно средь живущих,

подобно тем алхимикам, кто прежде,

"крылатым львом" обозначая ртуть,

не ведали, что открывают путь,

ведущий к синтетической одежде.

ИЗ ПЬЕРА ТЕЙЯР ДЕ ШАРДЕНА

Пока ползли сырые мхи по камню,

пока росли и падали деревья,

и гнили, в черный уголь превращаясь,

пока шагали твари неуклюже,

с натугой отрываясь от земли,

вода и ветер беглыми руками

тесали остывающие тверди,

работы ни на миг не прекращая,

и возникал над миром настающим

из камня — человечий строгий лик.

Но мимо шли стада зауроподов,

и шелестел крылом археоптерикс…

Вода и ветер не искали смысла —

лик исчезал и появлялся снова

напоминанием о днях совсем иных,

когда двуногий в шкурах и с дубиной

вдруг разглядит свое изображенье.

Как бы предчувствует людей природа,

И, может статься, что не нас одних…

Но ЭТИХ — мы не знаем. И не видим.

НАЧАЛА

Пирамидальных сумерек из камня

почти неразличима первотень,

сходящаяся с прочими въ сълнце.

Мы изгнаны из памяти своей,

и времени бездонные колодцы

наполнились.

НАСЛЕДНИКИ ДОЖДЯ

Осень.

Ночь.

Только пятна размытого света,

и мгновенные вспышки дождя.

К современности сразу сквозь сон не дойдя,

я глаза открываю — в семнадцатом веке.

Время — смутное. Капель полет неизбежен,

безнадежен: сверкнуть — и исчезнуть во тьме.

Это — ночь.

Это — дождь.

Только видится мне:

это — люди, оружны, и конны, и пеши,

всё летят и летят, устремляясь туда,

где ничто не напомнит о свете и веке,

где шумит за окном дождевая вода,

и с трудом после сна поднимаются веки.

В ПОИСКАХ ГАРМОНИИ

Какой-то странный календарь:

за октябрем идет январь,

потом декабрь сердца морозит —

и сразу наступает март,

но не весна сползает с нар,

а лишь ноябрь — дожди да слезы.

О, эти прихоти природы!

Судьбе их не избыть до дна —

едва закончится одна,

как мы другой слагаем оды

и строго соблюдаем моды

на тот или иной сезон,

но забываем про резон

календарей,

и время года,

про то, что, кажется, погода

устала уж сходить с ума,

что с нами посох и сума —

две высших степени свободы.

* * *

Вечер тихий, вечер светлый

тает-оплывает.

У колодца дремлют вербы.

Скоро ночь настанет,

выйдут звезды над холмами,

соловей зальется…

Что еще случится с нами

до восхода солнца?

Нина Краснова "НОВЫЙ МИР" — ЕГО ДРУЗЬЯ И ВРАГИ

Недавно по всем литературным кругам, пугая авторов "Нового мира", пронесся ужасный слух:

— "Новый мир" закрывают! В "Дне литературы" вышло постановление о его закрытии…

Все ринулись искать "День литературы", чтобы разобраться, что к чему. И многие облегченно вздохнули и перекрестились двумя руками, поскольку оказалось, что там вышло не постановление "О закрытии "Нового мира" (слава тебе, Господи)… а «всего-навсего» одноименная статья Юрия Кувалдина — его "реакция на публикацию в журнале «Нева» воспоминаний Сергея Яковлева "На задворках «России». Но она даже еще сильнее всколыхнула и разволновала всех, так, что у многих поехали крыши, а многих она ввела в растерянность и в недоумение и не на шутку озадачила.