День Литературы, 2001 № 09 (060) - [26]

Кстати, вот он, русско-советско-трагический аналог искусства уэки: березки и клены, чудом прижившиеся на обезглавленных туловах оскверненных церквей. Там вместо художника — природа, политика и, разумеется, Господь Бог, Его дыхание из руин храма. Такие деревца за десятилетия вырастают не выше только что помянутого лопуха: ни земли у них, ни ухода, и скудное небесное питье — а сколько силы в этих искореженных, змеевидных стволах, в редкой листве! Как раздвигают, растворяют они кирпич и камень, претворяют их в собственную древесную плоть и зеленую кровь! Нет, это почище любого уэки.

Начал нидом, закончил драпой: росток текста сам собой прянул из мертвенной трухи и щебенки в небо неподдельного искусства, равнозначного самой жизни.

НАВИЙ ЗАВЕТ

1

Сердце всех существ — смерть,

Бог, что гложет левый бок.

Буравом все верть да верть,

Брызжет кровь и ров глубок.

Хрип и колотье в боку,

Жвалы смерти крошат плоть.

Только смерть бессмертна:

кудесница, я твой ломоть.

2

Света не видать во рву,

Смерть — не свет, а Бог свят.

Отживу — и свод прорву,

Коим перекрыт ад.

Станет едоком снедь,

Прянет мотыльком ввысь.

Где твое сверло, смерть,

Где твое жерло, жизнь?

Я и есмь смерть — Бог,

Навий дан навек завет:

Кубок, кровяной клубок,

Сам себя пожравший свет.

июль-октябрь 97

ДРЕВНИЙ ГРИБ

Чего скрывать? С годами все сильнее

Завидую снесенным на погост,

Которые уже сразили Змея

И перешли через Калинов мост.

Они уже отмучились, отпели,

Им не страшна тюрьма или сума,

А я все медлю в очерствевшем теле

И даже не спешу сходить с ума.

А я средь молодых и бесноватых —

Таких мадьярский яростный лубок

Изображал ордой в турецких латах

Иль гадинами, свитыми в клубок, —

Досрочно упеченный в пресный ад их,

Еще брожу как дрожжевой грибок.

Как древний гриб, как мухомор священный,

Которым окрыляется шаман,

Чтоб воспарить в простор иной вселенной,

Всосав его божественный дурман,

Еще торчу, о бесы, перед вами —

Такой, как есть, — смешон, придурковат,

Зато не тронут адскими червями,

Которым страшен мой священный яд.

ОТШЕЛЬНИКИ

Ох, нелегко жилось анахоретам!

В пустыне, у подножья их столпа,

И знойною зимой, и лютым летом

Всегда толклась просителей толпа.

То явится из Яффы вилик хворый,

То лев, то бес, то чванный архирей,

То баба из Багдада, у которой

Внезапно начался падеж курей.

Ух, сколько дел! Из вспухшей лапы львиной

Занозу вынуть, лишний гонор сбить

С епископа, унять падеж куриный,

Хворь извести, хвост бесу накрутить.

И лишь когда зальет пустыню мраком

И вопль шакалов вспорет небеса,

Когтистым пальцем пригрозив зевакам,

Стать на молитву хоть на полчаса.

А я уединился не в пустыне,

А в Теплом Стане, где ни кур, ни львов,

Ни архиреев нету и в помине,

Зато уж всяких бесов — будь здоров!

В их обществе пришлось бы мне так туго,

Что хоть вопи шакалом при луне,

Да выручают три-четыре друга,

Все чаще заходящие ко мне…

май-июнь 95

* * *

За сорок лет в четвертый раз

Прощаюсь с обветшавшей кожей.

Меня увидеть без прикрас

Теперь бы мог любой прохожий,

Когда б на ум ему пришло

Желанье праздное и злое

Узнать, как это тяжело —

Живьем сдирать с себя былое.

Но осторожная змея

В час линьки заползает в нору,

И счастлив я, что боль моя

Чужому недоступна взору.

1984

ИЗ ШИХАБА СУХРАВАРДИ

Совы сказали: "А ты не сошел с ума?

Можно ли что увидеть в кромешном мраке

Дня, когда вместе с солнцем восходит тьма,

И такие, как ты, распускают о свете враки?

Зряча сова, ясновидящ подземный крот,

Все остальные — безглазые пустомели.

Заклюем же слепца!" — Но слепым притворился удод,

И провидцы-совы его заклевать не посмели.

26 февраля 98 г.

ИЗ ЦИКЛА "ИГРА ВЕТАЛЫ С ЧЕЛОВЕКОМ"

Comme unе navet qu'on ret ou pelle.

Francois Villon

Репа черепа, троп Вийона,

Вырос труп большой-пребольшой.

Под его развесистой кроной

Карачун играет с душой.

Рада смерть любому объедку,

Карму кормом не подкузьмишь.

Бабка спьяну цапает дедку,

Кошку тянет в подпечье мышь.

Кто кого здесь переиграет,

Пот лакая, плоть потроша?

То ли душу смерть пожирает,

То ли смерть карает душа.

Ты, душа, в небесах витала,

Смерть питала тебя как хлеб.

А теперь с тобою ветала

Водит игры в зарослях реп.

Твердь варила, а смерть хлебала,

Кто был суслом, а кто слюной?

Жердь-ветала, череп-габала,

Парь в печи грааль репяной.

Что за гарь, что за дух нелепый —

На Дахау хватит с лихвой!

Чем тут пахнет — пареной репой,

Иль окалиной бредовой?

Машет бабка печной лопатой:

Не спеши в атанор Яги,

На карачки, душа, не падай,

На своих на двоих беги.

Не прельщайся ложем и лужей,

На луженый не зарься бок,

Не гонись за лажей досужей,

Туже в пясти сжимай клубок.

Кинь кому платок, кому гребень,

Утопи, удуши, спали.

Сунь им в гузно тот самый жребий,

Что они тебе припасли.

И с тобой из змеиной пасти,

Пусть на тот — не на этот свет

Выйду, вырвусь, хотя б отчасти

Недоеден и недопет.

24–25 декабря 97 г.

Геннадий Красников “РУССКИЙ УМ НА ВСЕМ ВОПРОС ПОСТАВИТ…”

ПУШКИН, 1999 ГОД

Как на бегущую волну —

звезда, так он глядит сквозь грозы

на незнакомую страну

и на знакомые березы.

И видит — сколько утекло

здесь, без него, воды и жизни,

нет, сердце некогда влекло

его совсем к иной Отчизне.

Увы, не скрыло солнце — тьмы,

но есть и признаки прогресса:

на новый пир среди чумы

слетелись новые Дантесы.

На муку смертного креста

они — (покуда мы враждуем) —