День, когда я научился жить - [40]

В конечном итоге он потерял себя, отдалившись от самой простой и чистой радости просто работать, следуя своим ценностям и велению сердца.

– Желаете что-нибудь еще? – спросила официантка, кладя перед ним на стол второй счет.

Джонатан поднял на нее глаза и улыбнулся:

– Нет, ничего, спасибо.

Он смотрел, как она уходит, неся под мышкой меню.

Теперь он знал, как проживет тот кусочек жизни, что ему остался. Знал, какие чувства хочет испытывать, и знал, как этого достичь.

24

Реймонд толкнул дверь кафе «У Стеллы» и уселся у бара.

Ему принесли пиво, хотя он ничего не заказывал. Он всякий раз не без гордости оценивал эту свою привилегию.

На его непокорных, светлых с проседью волосах крепко сидела красная бейсболка, оттеняя красноватый загар на лице. Реймонд был самым старшим из телеоператоров, аккредитованных на турнире. Сорок один год в профессии. Ну, не совсем так, ибо начинал он простым микрофонщиком[14]. В то время это было в порядке вещей: три года при журавле, чтобы обучиться ремеслу, понаблюдать за работой оператора, увидеть, как он прилаживает камеру, как добивается, чтобы интервьюируемый, выбитый из колеи, вообще позабыл о нем, ну и так далее. Кроме того, работа микрофонщика развивает руки. С виду вроде и ничего особенного: микрофонный журавль легкий, но когда с четверть часа держишь его на вытянутых руках, не опуская, то накачиваешь бицепсы, каких молодняк в погоне за бугорчатым торсом не сможет накачать ни в каком спортзале. А накачанные руки были просто необходимы, если готовишь себя в операторы. Потому что, к примеру, камеры в то время весили больше, чем бочонок пива.

– Привет, Рей, как дела?

– Помаленьку.

Мимо прошел Роджер Федерер[15] в сопровождении тренера и двух пресс-атташе.

Ничто не доставляло Реймонду такого удовольствия, как слышать, как игрок называет его просто по имени. Это было признанием его опыта, его роли. Ведь он в лепешку расшибался ради игроков, чтобы схватить их под удачным углом, в наилучшем виде, чтобы скрыть их недостатки, поймать удачное освещение и сделать так, чтобы они выглядели сильными и добрыми красавцами. Это настоящее искусство, и многие спортсмены были ему признательны, хотя на самом деле никто из них не понимал, что он делал ради них.

Он не то что эти молодые операторы, только что вышедшие из киношколы. Им забивали головы разными туманными теориями, а ремеслу по-настоящему не учили. И вот результат: они ни разу не прикасались к камере, а едва взяли ее в руки, как уже мнят себя Стэнли Кубриками[16].

Реймонд снял бейсболку, поскреб голову и снова водрузил ее на место. Красная бейсболка была его гордостью. Он носил ее уже тридцать один год и никогда с ней не расставался. Потому что кто же расстанется с бейсболкой, которую подарил сам Джимми Коннорс?[17] Да, да, сам Джимми Коннорс. Он выиграл очередной матч, и Реймонд снимал следовавшее затем интервью. Коннорс был в прекрасном настроении, отвечал на вопросы, шутил, а потом вдруг снял свою бейсболку и нахлобучил ее на голову Реймонду, просто так, ни с того ни с сего. И ушел в раздевалку. А Реймонд расплакался от радости.

Он отхлебнул пива. О, эти моменты согласия и соучастия, которые довелось пережить в ходе турниров… Никогда, ни за что на свете он не выбрал бы себе другой карьеры. Как же он любил свое ремесло, игроков, журналистов, весь персонал! Даже мальчиков, подбиравших мячи, потому что он видел, как их волнует контакт со звездами корта.

Вдруг вошел Уоррен, тренер Остина Фишера, коротко кивнул на ходу бывшему тренеру Федерера, встал у барной стойки чуть поодаль и заказал кофе.

Уоррен был человек лет пятидесяти, холодный, слегка загадочный, с аккуратно подстриженными темными волосами и такими же темными глазами. Реймонд плохо его понимал. Что ж, у каждого свой характер.

«У Стеллы» было излюбленным местом у игроков, персонала и журналистов. Местом, где каждый мог расслабиться, потому что здесь никто никого не записывал и не снимал. Так уж повелось. Разве что исподтишка. И никакой публики. Разве что проститутки.

Вошел Чак Винс, корреспондент конкурирующего канала, с ним рядом семенила его ассистентка, миловидная блондинка с пухлыми губками сердечком. Не успел он сделать и трех шагов, как Уоррен махнул ему рукой. Чак подошел.

– Остин Фишер недоволен вашим последним интервью, – сказал Уоррен ледяным тоном. – И я тоже: вы слишком уж на него нажали. Могли бы дать ему более высокую оценку. Это первая ракетка мира, Чак. Можно было бы и помягче.

Чак Винс через силу улыбнулся и проследовал дальше, высоко подняв голову.

Реймонду это не понравилось. Как профессиональный тренер мог себе позволить так обращаться с журналистом? Подобные упреки – дело почти самоубийственное.

Он несколько мгновений наблюдал за тренером, который как ни в чем не бывало пил кофе. Видимо, не отдавал себе отчета. Не понимал. Надо ему сказать. Нельзя допускать таких ошибок. Ведь пострадает Остин – это уж точно. Журналисты не любят, когда им указывают, что им говорить. Чак наверняка в следующем интервью только закрутит гайки. Бедняга Остин… Пресса и так не больно-то хорошо с ним обходится.