День и ночь, 2009 № 05–06 - [5]

* * *

Поиск и ожидание одинаково приравняв к нулю,

Ноль нацепить на шею, как амулет свободы,

И бродить себе, напевая, что фраза «Я Вас люблю…»

До смешного банальна, ни на день не выходя из моды.

А на самом деле пустить всё на самотёк,

Стать в судьбе своей посторонним,

Попросту не мешая

Приходить тому, чего, хоть убей, не мог

Найти и вымолить, действуя и решая.

* * *

За столько лет скитаний даже манна

Теряет привкус чуда. Едоки

Её обильно сдабривают солью,

Песком и бранью, если больше нечем

Внести разнообразие. Тюки

У всех уже показывают днище.

И каждый Божий день всё та же пища,

И каждый день вставать зачем-то рано

И двигаться куда-то вопреки,

Наперекор всему, мириться с болью,

Но как иначе ощутить, что вечен

Сорокалетний путь через пески?..

* * *

Любой возможный в этом свете свет

Я клином на тебе свожу, подобно

Двоякой линзе, у которой нет

Иных забот. Ей просто и удобно

Брать разное и так сводить в одно,

Как пригибать к земле побег до лета.

Открытое по случаю окно  —

Длина ладони — две строки куплета  —

Ковбойка — обожжённое плечо  —

Комаринская пляска на болоте,  —

Вы в фокусе, который горячо,

Ах, слишком горячо коснулся плоти.

ДиН стихи Владимир Алейников С волшебными часами заодно

Из Галактиона Табидзе

I

В час, когда эти строки я посвящаю ночи,

Ветер в окно влетает, сказки полей бормочет.

То-то с себя окрестность лунный покров не снимет!

Ветер сирень целует — кто их сейчас разнимет?

В небе — колонны дали с их голубиным цветом.

Столько в нём чувств высоких, сколько в посланье этом.

Призрачный свет пространства так различим воочью,

Полон щедрот, как сердце, полное этой ночью.

С давней поры я в сердце тайну ношу глубоко,

Ветер её не тронет и не увидит око.

Что же друзья узнают? Сердце печаль изранит.

Что же в его глубинах вечно сохранным станет?

Дум его не похитит миг блаженный и властный,

Тайны украсть не смогут ласки женщины страстной.

Нет, ни стон средь дремоты, даже ни кубок винный,

Не отберут у сердца тёмный покой глубинный.

Только лишь ночь, бессонна, ночь, за окном белея,

Тайну мою открыла — что мне поделать с нею?

Знает моё сиротство, гонит мученья прочь.

Двое лишь нас на свете: я — и святая ночь!

* * *

II

Без любви

Даже солнце не властвует над небосклоном,

Ветер кроток — и лес не шелохнётся телом зелёным,

Чтобы вспыхнула радость в крови…

Без любви не бывает

Ни земной красоты,

Ни бессмертья, — любовь нам его открывает,

В нём её оживают черты.

Но насколько иная

Последняя наша любовь!  —

Как осенний цветок, что, сквозь солнце ростком

возникая,

Краше первых весенних цветов!

Бурь сердечных не кличет она

И бесцельных страстей,

Юный пыл позабыв и безумный напев у окна,

Как давнишних гостей…

Нет, возросшая в поле

И к холоду осени вхожа,

На весенних питомцев тем боле

Она непохожа…

Не зефир — ураган роковой

Овевает её бытиё,

Вместо страсти былой

Бессловесная ласка объемлет её,  —

И тогда увядает

Последняя наша любовь,

Вся — и нежность, и скорбь; нас навеки она покидает,  —

Так безрадостно знать: не вернётся прекрасная вновь.

И бессмертья грядущего там, в нарастающей мгле,

Как его ни зови,  —

И бессмертья не будет на этой земле

Без любви.

* * *

III

Вчерашней ночью ветер прилетал  —

И долго я не мог заснуть, к несчастью.

Пристанища тогда я не искал,

Но не было приюта у ненастья.

То всхлипывал за дверью гость ночной,

То сторожем под окнами шатался.

Он прошлое раскрыл передо мной  —

И в горести я сразу разрыдался.

И я, как он, в безвестности бродил  —

И столько я ночей своих прославил,

И сладостные мысли погубил,

Утехи и мечтания оставил…

Вчерашней ночью ветер прилетал  —

И в час, когда настало пробужденье,

Был воздух пуст — и ясный свет упал

На землю без намёка на движенье.

Я вышел в сад. На тропке, в тишине,

Листва уже лежала золотая  —

И долго, долго брёл я, как во сне,

В минувшие лета перелетая.

* * *

IV

Одинокий, по улице брёл он,

Следом — ветер и дождь, словно братья.

Божества в этот миг не обрёл он,

Не узрел, как ни жаждал, Распятья.

Жар неслыханный в теле почуя,

Шапку снял он. Чело так пылало!

Дождь сгущался, сознанье врачуя,

И прохладная мгла обнимала.

Были здания частью пропажи,

Местность мнилась туманною тенью.

Лишь сменялись, шурша, экипажи,

Как пейзажи в цветном сновиденье.

Как, откуда?.. Он вздрогнул впервые,

На мосту неизведанном стоя.

Где же тяжесть? Узнают другие  —

Он познал равновесье покоя.

* * *

V

Никогда ещё в мире этом не рождалась спокойней луна!

И, в молчанье высот одета, лира вечера, так стройна,

Дуновением тени кличет, их вплетая в недра древес…

В этой кротости, в этой неге я ещё не помнил небес!

Расцвела луна, как мимоза, тонкой нитью свет протяжён,

И, укрыты её свеченьем, словно лёгкий, воздушный сон,

Мне видны Кура и Метехи, истомившие белизной…

Никогда луна не рождалась глаз нежней в глубине ночной!

Здесь, где царственным сном страдальца призрак старца гордого спит,

Здесь, где вновь над кладбищем скорбным запах роз с ромашками слит,

Ниспадает к земле прекрасной горних звёзд бесконечный свет…

Здесь бродил и Бараташвили: одиночества горше — нет…

Пусть и я умру в своих песнях — лебедь грустный светлых озёр,

Только б вымолвить мне, что ночи жив в душе изначальный взор,

Как у сна вырастают крылья от небес до небес иных,

И раскрыла синь сновидений паруса мечтаний моих;