День длиною в 10 лет - [7]

Глава 4. О работе и лошади

После первого рабочего дня много воды утекло. Дни тянулись, плавно складываясь в длинные однообразные месяцы, затем годы. Поработать мне довелось на многих производственных объектах колонии. Приходилось, и не раз, побывать в статусе безработного, сидеть месяцами в четырёх стенах, стиснув зубы выносить однообразие и унылость будничного барака и каждодневно испытывать всю полноту «приятных» ощущений от проводимых режимных мероприятий. Хотя мои впечатления, скорее всего, были субъективными, потому что я был знаком со многими людьми, которые годами сидели в четырёх стенах, совсем не помышляя о том, чтобы добровольно выйти в промзону и начать трудиться.

Поразмышлять о работе? К этому виду человеческой жизнедеятельности каждый заключённый относится по-своему. Всё зависит здесь ровным счётом от того, что пытается высидеть за срок своего наказания осуждённый. В этом вопросе существует множество нюансов. Если у тебя маленький срок, плюс хорошая материальная поддержка с воли, сидеть в бараке не то чтобы в радость, но терпимо. Другое дело тяжелостатейники, большесрочники — люди, которым предстоит прожить на этом локализованном, изолированном клочке земли годы. А если ещё и поддержки из дома никакой нет, здесь можно вообще, как говорится, «зубы на полку положить».

Также многие заключённые идут работать за УДО или «посёлок» — это такая полумифическая сладкая конфетка от администрации, при помощи которой можно добровольно-принудительно заставить осуждённого работать. Одним из первых пунктов, при рассмотрении ходатайств об условно-досрочном освобождении либо о переводе на более мягкий режим отбывания наказания в колонию-поселение, стоит именно этот пункт — обязательное трудоустройство, наличие положительной характеристики с места работы и, соответственно, наличие благодарностей администрации за добросовестный труд. Но если ты хочешь работать и получать пресловутые благодарности с занесением в личное дело, ты должен будешь согласиться делать любую работу, на которую тебе укажут, не роптать на символическую заработную плату; в большинстве случаев, ты забьёшь на кошмарные условия труда, на грубые нарушения техники безопасности; ты обязан будешь держать рот на замке при заездах многочисленных шутовских проверяющих прокуроров, комиссий, инспекций и правозащитников, которые всем хором зачастую стремятся защитить или скорее оправдать действия администрации колонии, но не заключённых.

Эта конфетка о-о-очень сладкая! Мне известны случаи, когда зеки совсем не спешили приближать день своего освобождения (об этом как-нибудь отдельно поговорим).

Абсолютное же большинство сидельцев мечтает скостить свой срок, какой бы он ни был — двенадцать месяцев или 24 года. Следует сделать небольшую оговорку: даже если ты станешь «стахановцем» и будешь как проклятый вкалывать от зари до зари, это совсем не гарантирует тебе, в конце концов, преждевременную свободу. Вопрос «быть или не быть» решается администрацией исходя исключительно из «внутренних убеждений» и производственной выгоды, а не из степени исправления осуждённого.

Признаю, в колонии часто на моём пути попадались индивидуумы, для которых систематическое нарушение существующего порядка вещей являлось обыкновением, нормой. Реплика «украл, выпил — в тюрьму, украл, выпил — в тюрьму» из фильма «Джентльмены удачи» как нельзя точнее характеризует модель поведения таких людей. Зачастую это выходцы из неблагополучных, неполных семей, либо вовсе без «родины и флага», тюремная карьера которых началась ещё со спецшколы, интерната, «с малолетки». Шлейф их сроков с короткими перерывами тянется из далёкого детства сквозь безголовую молодость, далее ещё более глупую зрелость, и, в конце концов, незаметно перетекает в безвыходную, обречённую старость без каких-либо перспектив.

Описывая собирательный образ этого типа заключённых, я вспомнил карманника Васю. Это был маленького роста щупленький дохленький с некрасивым неправильным лицом паренёк, который прибыл московским этапом. Он непрестанно громко шмыгал носом на выдохе и вообще был какой-то дёрганый с заметно дрожащими руками (возможно, это было от нервов). Где он родился — непонятно, где жил и вырос — непонятно. Да он и сам вроде путался в этом вопросе: то он жил на Дальнем Востоке, то в Краснодарском крае. Последним местом его пребывания стала Москва, в которой он целыми днями ошивался на привокзальных площадях и в общественном транспорте, облегчая карманы и сумочки добропорядочных граждан. Он серьёзно считал карманничество своей профессией, но, по-видимому, безупречного совершенства в своей деятельности так и не достиг, так как периодически, в лучшем случае, был прилично побиваем своими разъярёнными клиентами, а в худшем — отправлялся по этапу отсиживать положенный срок. Его всё устраивало.

Ведение такого вот образа жизни было для него одним из способов заработать на саму эту жизнь. Неоднократные побои и тюремные срока воспринимались им как несущественные издержки когда-то уважаемой в криминальном мире профессии. Такие люди по собственной воле работать не станут — это идёт в разрез с их принципами. Так сказать, не для того «садились», чтобы за решёткой «пахать». Но иногда он выходил на работу в промышленную зону. Это случалось по требованию «отрядника» — начальника отряда, грозящего посадить Ваську в изолятор. Случалось, он выходил на работу по доброй воле, если ему удавалось устроиться на довольно простую работёнку во вторую или третью смену. Вася не задавался целью заработать, его привлекала возможность ежедневно ходить в душ и спать днём после ночной смены. Таким образом, он пытался избежать самого неприятного — утреннего подъёма, зарядки на морозе, проверок и унылой скукоты дня.